Евгения Минаева - Король Севера. Измена

Рейна покачала головой и развернулась чтобы уйти. Возможно, она и промолчала бы, осознавая, как плохо приходится тете. Надеясь, что когда зола хоть немного прикроет угли боли, она смягчится, но метко брошенное слово напрочь разрушило все благие намерения.

–Холдстейнова шлюха!

И Рейна почувствовала, как все в груди омертвело. Ровена знала, куда бить, и попала в цель. Больно. Обидно. Особенно горько от осознания чужой низости, низости хорошо знакомого, родного человека.

Рейна резко обернулась, и Ровена вздрогнула от тяжелого взгляда племянницы.

–Я сочувствовала твоему горю, – промолвила Рейна так тихо, что стал слышен шелест снега, падающего с веток. – Я была с тобой во время болезни. Если б не я, ты б захлебнулась в собственной рвоте, и всем было плевать. В память о том, что ты не чужая моей родне, я собиралась разрешить тебе жить в Клыке. Теперь этого не будет. Чтобы ноги твоей не было в моем доме!

–А мне не нужны твои милости! – начала кричать Ровена, но Рейна утратила желание говорить.

Она отвернулась и быстрым шагом пошла прочь, в глубину парка.

–Подавись своим богатством, шлюха! – летело вслед.

Легко и ненавязчиво на землю опускался снег. Серебрил покатые крыши домов, скрывал под толстым слоем грязь улиц. Создавал вокруг уютную тишину.

Пожалуй, больше всего его в дворцовом саду, где множество аллей забыты и заброшены для прогулок до весны. В городе же, где белую неземную красоту топтали ноги людей, месили копыта коней, плющили колеса телег и экипажей, зимнего великолепия в разы меньше. И все же, есть оно и тут.

Утром, в свете лучей восходящего солнца, снег из бело-голубого превращался в желто-красный. По мере того, как светило поднималось на небосклон, он светлел, постепенно приобретая розоватые оттенки, вовсе пропадавшие через какой-то час. В полдень улицы Сильвхолла сияли белизной, порядком все же подпорченной людскими тропками и чернотой расчищенных дорог. Блеск снега, казалось, отражался от стен дворца, от шпилей многочисленных башен, заставляя сиять и прозрачно-голубое небо. В радости от погожего дня сновали по карнизам домов, по ветвям деревьев, деловитые птицы: коричневато-серые воробышки, сизые голуби, нахохленные вороны, алогрудые снегири и неунывающие синички. Голодными алчными глазами смотрели на них облезлые дворовые кошки.

Проходили по окаймленным сугробами улицам деловитые горожане, проносились экипажи. Плелись по задворкам утомленные дневными трудами женщины, волоча из лавок набитые сумки, от колодцев – плещущие водой ведра. Сновала детвора, бросаясь снежками, не замечая окриков взрослых. Город жил привычной жизнью.

Вечер опускался постепенно, давая привести в порядок недоделанные дела, засветить лучину, затопить очаг, сесть у огня. Освещались многочисленными свечами жилища знати, запалялись факелы у крылец богатых домов. Пустели улицы, но растворялись двери харчевен и таверн, призывно распахивались ворота борделей. Начиналась ночная жизнь города.

«Серая лилия» открыта в любой час, но ходить в нее было принято по вечерам. Небольшое уютное помещение, отдельные комнатки для желающих, вкусная еда. И, что самое приятное, никакой швали – не каждый мог позволить выпить стакан вина в таком месте. Фадрик любил «Лилию» раньше, еще больше стал любить после осенней поездки к лорду Шейду.

Почти до самого порога таверны он доехал в карете, долго глядя из окна на пробегающую мимо жизнь Сильвхолла, наконец, не выдержав, приказал остановиться и пошел пешком. Трость увязала в снегу, снег хрустел под сапогами, снег оседал на плечах, путался в волосах, словно стараясь навязать Фадрику чужие годы. Свежесть воздуха волновала.

Эта зима, похоже, становилась спасением от кошмаров осени.

Подойдя к «Лилии», Фадрик немедленно ощутил аппетитные запахи. Аромат свежей свинины смешивался с кисловатым запахом пива, терпковатым и сладким – пряностей. Молдлейт потянул за ручку и ухнул с головой в радушное тепло таверны.

«Лилия» набилась битком, что весьма неудивительно – в бытие свое лишь племянником короля сюда частенько захаживал Моэраль Холдстейн, почитая таверну своим любимым местом. Теперь на блеск короны северного короля в «Лилию» слетались многие знатные люди… хотя бы для того, чтоб похвастаться – они бывали там, где развлекался король. После победы в Каллье популярность племянника Таера заметно возросла.

Завидев входящего Молдлейта, за прилавком засуетился сам хозяин «Лилии».

–Милорд! Какое счастье видеть вас!

–Народу у тебя столько, Стирли… Найдешь мне отдельную комнату?

Хозяин замялся, и Фадрик уныло вздохнул – ему, калеке, сидеть в переполненном зале, где те, кто до этого его не видел, обратят внимание, а те, кто видел, непременно подойдут, казалось просто невыносимо. Хотелось одиночества и уюта, которого не найти ни в королевском дворце, ни в доме Молдлейтов в столице. Фрисм… родной, маленький, тихий Фрисм… как хотелось уехать туда.

–Нет отдельной, – покаянно вздохнул Стирли, очевидно, жалея о потере богатого и влиятельного клиента. Пусть даже всего на один вечер.

–Ну что ж.., – Фадрик поудобней перехватил трость и приготовился покинуть «Лилию».

–Есть почти отдельная.

–Как это? – Молдлейт удивился.

–Да так, милорд… уж не знаю, – Стирли замялся. – Сегодня ближе к вечеру пришел один. Одет прилично, но видно – не из благородных. Заплатил хорошо, еды много заказал. Я не стал его в общей зале сажать, ну как.., – Фадрик понятливо кивнул, Стирли не стал договаривать. – В общем, знал бы, что вы сегодня пожалуете…

–Ничего. Ты иди, спроси у него. Если не будет против, мне с человеком посидеть не в обиду.

Стирли ушел, но вернулся уже через минуту.

–Пожалуйте, милорд.

Фадрик поспешно кивнул Ронну Лоутеру – младшему и, как говорили, самому беспутному сыну лорда Фарга Лоутера – настойчиво махавшему от дальнего столика, и, торопливо проследовав за Стирли, оказался в небольшой и не самой дорогой комнатке.

Человек, понуро сидевший за уставленным тарелками и бутылками столом, поднял голову. На лоб, изборожденный тремя глубокими морщинами упали темно-каштановые волосы, тронутые сединой. Тонкие губы словно нехотя улыбнулись из-под нависающего носа (кривого, кстати, наверняка не раз ломаного). Холодно и с неприязнью сверкнули темные, почти черные, глаза.

Человек за столом оказался весьма неприятным типом.

–Присаживайтесь, милорд, – волчком крутился у стола Стирли. – Желаете вина? У нас как раз новая партия, пришла из Вольных Княжеств, есть Лабасское, есть Охтонское. Я бы рекомендовал Лабасское, оно излишне терпкое, но у него такой букет…

–Неси. И свинины твоей. И зелени побольше.