Оливия Штерн - Королевская гончая

Потом пришло разочарование. Ей не дали уйти.

Тело казалось как будто деревянным. Ни рукой, ни ногой не пошевелить. И внезапная жалость к себе вспыхнула колючей звездой с лучами-лезвиями, и стало так больно, что по щекам потекли слезы.

– Так вот, – прозвучал голос Варуса, – чем это я вам, мисс Мар, так не угодил? Вы хотите, чтобы Дарс Эшлин укоротил меня на голову? Что еще за дикая выходка с утоплением в пруду академии? Молчите? То-то же. Дураков и мерзавцев на свете много, так что же, из-за каждого топиться? Милая моя, да если бы я так реагировал на все, что обо мне говорят в Совете, то мне бы пришлось уже раз десять удавиться.

Луиза набрала полную грудь воздуха и, с трудом шевеля одеревеневшим языком, вытолкнула:

– Зачем… вытащили?

– Так я уже объяснил. Мне моя голова дорога. Ну и потом я не привык стоять на берегу и наблюдать, как глупая маленькая девочка топится.

Она устало закрыла глаза.

Услышала тихий скрип стула, шорох шагов.

Варус остановился в изголовье.

– Послушай, Луиза. Я ректор этой академии, и я несу ответственность за всех студентов, находящихся в ее стенах. Поэтому сейчас я вынужден сделать то, что должен был сделать с самого начала.

– Отчислите? – медленно проговорила она.

В душе стремительно разливалось серое, пустое равнодушие.

– Нет, – ехидно сказал Варус, – во-первых, ты остаешься здесь, в медблоке, и получаешь поддерживающую терапию. Да-да, милочка, ведра успокоительного. А во-вторых, я вынужден доложить о произошедшем мистеру Эшу.

– Не надо, – Луиза облизнула пересохшие губы, – не надо ему ничего говорить.

Она смотрела снизу вверх на ректора, и тот ей казался разом постаревшим, осунувшимся.

– Раньше надо было думать, – строго сказал ректор, – я снимаю с себя ответственность за тебя. Я не могу неотрывно следить за студенткой, которая из-за пустяков закатывает истерики и по малейшему поводу пытается наложить на себя руки. Если у тебя проблемы, в том числе со здоровьем, их надо решать.

Стало стыдно. Жалкая, ни на что не способная тряпка! Ты не должна была жить, ты должна была погибнуть еще тогда, когда…

А что – когда?

Всплывшее вдруг воспоминание, такое близкое, вмиг подернулось пеленой забвения, нырнуло в мутную глубину памяти. Луиза не сдержала вздоха разочарования.

– В общем, так, – тяжело произнес Варус, роняя каждое слово, как камень, – сейчас к тебе заглянут твои друзья.

– Друзья? Ко мне? – Она непонимающе уставилась на ректора.

– Друзья! К тебе! – передразнил он. – С чего ты решила, что их у тебя нет?

– Но я же…

– Если ты сейчас повторишь то, что плел про тебя этот недоумок, я лично заклею тебе рот. Только очень неумная особа могла решить, что все поверят в его пьяный бред, понимаешь?

Луиза покорно закрыла глаза.

Ей очень хотелось бросить в лицо ректору – а что, если это не бред, а самая настоящая правда? Как бы относился к ней Варус, зная, что Гай Вири… а до него – Реми… а до них, наверное, еще кто-то… Она-то, может, и не виновата, но дела это не меняет.

Но промолчала. Она дала обещание и сдержит его.

– Ты пробудешь здесь несколько дней, – сухо сказал Варус и вышел.

Стало тихо. Едва слышно пищали датчики сердцебиения. К Луизе подошла женщина в белой униформе, поправила катетер на локтевом сгибе. Лицо серьезное, во взгляде молчаливый укор.

– Спасибо.

– Не за что, – поджала недовольно губы и ушла.

Потом в приоткрывшуюся дверь просунулась апельсиново-рыжая голова Эллы.

– Привет. Можно к тебе?

Не дожидаясь ответа, Элла просочилась в палату. В руках она сжимала корзиночку с золотистыми хризантемами.

– Мм… Это тебе, Лу.

Элла поставила корзиночку на операторную панель и остановилась, переминаясь с ноги на ногу. Спросила сухо:

– Почему ты это сделала?

Луиза вздохнула.

– Ты же слышала, что он говорил…

– Да кто ему поверил? – Элла всплеснула руками. – Ты что, совсем ненормальная, из-за дурака топиться? Подруга, ей-богу, я была о тебе лучшего мнения.

– А если все это… правда?

Элла покачала головой.

– Даже если и правда, то это не красит прежде всего Гая Вири.

– Но другие…

– Послушай, – худые пальцы Эллы сомкнулись на запястье, сильно сжали, – подруга, ты слишком о себе высокого мнения. С чего ты решила, что кто-то вообще запомнил всю ту чушь, что нес Вири? С чего ты вообще взяла, что кому-то до тебя есть дело? Да на следующий день уже никто и не вспомнил. Потому что у Милисенты был день рождения, она устраивала модную вечеринку, и все обсуждали именно это!

Луиза моргнула.

А она-то вообразила, что никто не захочет находиться с ней в одной аудитории.

– Значит, не обсуждают?

– Да нет конечно же, – Элла ухмыльнулась. – Если что и обсуждают, так это мой коронный удар планшетом в нос его дерьмейшеству Вири. Его, кстати, действительно отчислили. То-то ж его и повело.

– А я… сколько дней здесь? – с замиранием сердца спросила Луиза.

– Два дня, – жестко сказала подруга, – ректор, когда притащил тебя в медблок, попросил привести в чувство и сразу дать снотворного. Надо сказать, ты его изрядно напугала. Но, знаешь, я много бы отдала, чтобы еще раз увидеть Варуса, ныряющего прямо в одежде в пруд!

И рассмеялась. А потом, присев на край кровати, приникла всем телом, щекоча щеку кудряшками.

– Больше так не делай, Лу. Никогда-никогда. Это было на редкость глупо, понимаешь? Надо было не убегать, а наподдать Вири в челюсть. Хоть бы и сумкой.

– А я не смогла, – прошептала Луиза, – знаешь, раньше… я ведь мало что о себе помню. Мне кажется, что раньше я бы смогла. А сейчас вот… не получилось…

– Это ничего, – Элла обняла ее за плечи, – все наладится. Ребята вон подарок тебе сделали. Можно им тоже зайти?

Луиза вздохнула. От теплой близости Эллы на душе становилось спокойно и светло. Серая скорлупа отчаяния треснула, давая место редким лучам солнца.

– А они… теперь, наверное, думают, что я не в себе?

– Пфф! А как еще можно теперь о тебе думать? В себе в пруд не прыгают. Когда в себе, борются за жизнь. Любой человек должен бороться. Мне интересно, Лу, кто и что с тобой такого сделал, что ты стала вот такой?

– Я не помню, – прошептала она, – не помню. Может, всегда такой была.

– Если бы ты всегда была такой, то не дожила бы до этих лет, – буркнула Элла. – Ну так что, звать парней?

Луиза кивнула.

Элла постучала ногтем по тонкому браслету-коммуникатору.

– Эй, парни, можно заходить. Наша принцесса уже пришла в себя и даже разговаривает.

Снова приоткрылась дверь, и в палату бочком вошел Хельм, а за ним – Клайв. Оба смущенные. Молчат, стоят у стенки.

– Не бойтесь, она не кусается, – менторским тоном сказала Элла.

Тогда Клайв несмело шагнул вперед, остановился рядом с кроватью.