Марина Ли - Пограничье

Ни фигура его, ни голос, ни выражение глаз — ничто не указывало на его возможную опасность. Но у разбойников, вероятно, чувство самосохранения было развито лучше, чем у Павлика, поэтому они, не говоря ни слова, развернулись и быстрым шагом покинули поле несостоявшейся битвы.

— Напрасно вы... — проворчал почти герой. — Я бы и сам... У меня был план.

— И в чем он заключался? — мужчина легко и быстро спустился на первый этаж и остановился перед будущим путешественником, скрестив на груди руки. — Ты надеялся сбежать, пока они будут умирать от смеха?

Павлик почувствовал, что краснеет. Потому что неизвестный почти угадал.

— Я...

— Юноша, такие приемы действуют только в любимых молодежью приключенческих романах, — перебил мужчина. — Как и переодевание в мужское платье, не так ли, Семенова? Вылезай, я тебя узнал.

— Вельзевул Аззариэлевич, — проблеяла Семенова, высунув из-за плеча Павлика покрасневший нос, — я же не думала...

— И в этом твоя беда, — вздохнул таинственный Вельзевул Аззариэлевич и вдруг велел:

— Так, все. Хватит разговоров. Наверх оба. В мою комнату. Путешественники...

И, кажется, еще пробормотал что-то про ногу чьей-то матери.

Семенова сладко сопела на единственной кровати номера, которую Вельзевул Аззариэлевич деликатно отгородил перекошенной и порванной в нескольких местах ширмой. Только люди с чистой совестью могут так спать. Ну, и те, у кого этой совести не было вовсе. Новая знакомица великого путешественника относилась ко вторым.

Судя по тому, что уловил Павлик из разговора, а он изо всех сил старался не подслушивать, хотя получалось не очень, Семенова удрала с практики на свидание с молодым человеком. И она была искренне удивлена, немного возмущена и до глубины души шокирована тем фактом, что по ее горячим следам бросился сам ректор — ректор! Выражение лица ректора весьма однозначно говорило о том, что он и знать не знал о побеге, а оказался в «Пьяном джокере» совершенно случайно, по делам, и близко не связанным с нерадивой студенткой, но разубеждать Семенову в ее вере в вездесущность начальства благоразумно не стал. Отчитал, как следует, и отправил спать за ширму, пригрозив отработками и переэкзаменовкой, а сам устроился в кресле, вытянув длинные ноги.

Павлика, сидящего на неудобной скамеечке у камина, он игнорировал. Ну, или Павлику так казалось, потому что после рассуждений на тему гениальности его, Павликовского плана, мужчина не сказал парню больше ни слова.

Семенова сладко сопела из-за ширмы. Тепло от огня разливалось по венам, сытый желудок урчал, а веки, кажется, стали весить тонну.

— Из дома сбежал? — спросил Вельзевул Аззариэлевич громким шепотом.

Павлик вздрогнул от неожиданности и сначала насупился, намереваясь ответить, что это только его, Павлика, и касается, но потом все-таки мрачно признался:

— Сбежал.

— Как звать?

Гордо расправил плечи, откинул голову и, четко выговаривая каждый звук своего имени, произнес:

— Павликан Ирокезович Жмуль.

— Очень приятно. Вельзевул Аззариэлевич Ясневский, — представился мужчина и окинул Павлика другим, более задумчивым взглядом, пробормотав еле слышно:

— Однако…

Парень вскочил на ноги еще до того, как слово было произнесено до конца, но ничего не успел сказать, так как был осажен решительным:

— Не кипятись. Семенову разбудишь. А она, между прочим, первая сплетница в Школе, если про мою Ирэну не вспоминать.

— Тогда и вы тоже, — зашептал Павлик, судорожно пытаясь подобрать слова.

— И я тоже, — покладисто согласился мужчина. — Ты только объясни, совсем сбежал или планируешь вернуться?

Правая щека загорелась предательским огнем, а Вельзевул Аззариэлевич понимающе хмыкнул:

— Господин Ясневский…

— Мне больше по душе обращение пан. Ну, или директор, если тебе не сложно, — мягко перебил мужчина и довольно потер руки.

— Я, видишь ли, директор одного учебного заведения. Школа Добра называется. Приходилось слышать?

Павлик оторопело кивнул, поспешно вспоминая все, что он когда-либо слышал о легендарном заведении, его учителях, выпускниках и нынешнем ректоре.

— И тут у нас небольшая проблемка возникает.

— Проблемка?

— Именно, мой юный друг. В моей Школе учатся джинны, феи, черти, эльфы, — короткий извиняющийся взгляд и быстрое пожатие плечами, — был как-то один оборотень, давно правда, лет сорок назад, маги, дриады, в прошлом году, не поверишь, русалку выпустили с красным дипломом. И ни одного домового. Непорядок, а?

Павлик покраснел весь целиком, включая лоб, шею, уши и даже кончики пальцев, торчавших из слишком длинных рукавов свитера.

— Я не…

— Не домовой?

— Я полукровка! — отвернулся к стене, скрывая злые слезы.

— О, друг мой! Это ты для эльфов полукровка. А домовых-полукровок не бывает... — окинул напряженный профиль парня грустным взглядом и внезапно наклонился вперед, переходя на почти неслышный шепот:

— Отец умер?

— Откуда вы?..

— Если бы не умер, ты бы тут не сидел.

— Умер, — Павлик шмыгнул носом, — давно.

— Прими мои соболезнования, — пан Ясневский отрывисто кивнул и неожиданно добавил все тем же шепотом:

— И мои поздравления одновременно. Не бледней и не психуй. Не со смертью твоего родителя. Уже пытался найти учебники по отцовской магии? Не ври, знаю, что пытался. А спрашивал у кого-то о том, как это работает?.. Можешь не отвечать. Растешь в моих глазах. Я даже готов забыть о досадном инциденте со спорным планом спасения одной весьма глупой девицы.

Павлик не знал, как реагировать на слова мужчины, но все-таки решил пока помолчать и послушать. В конце концов, послать этого черта к его бабушке он всегда успеет.

Директор Ясневский говорил быстро и по существу, не скрывая информации, загоняя Павлика в угол каждым своим беспощадным словом, пугая и успокаивая одновременно. А будущий бывший великий путешественник вслушивался в рассказ мужчины, широко распахнув глаза и уши, и с ужасом за негромким голосом улавливал грохот, который производили, рушась, его чаяния, мечты и надежды.

— Поэтому, мой дорогой, даю тебе времени до утра! — наконец закончил Вельзевул Аззариэлевич. — Решай, чего ты хочешь. Выбор у тебя невелик: Домострой либо Школа Добра. Если откажешься от Школы, то все равно рано или поздно попадешь в университет домовых. А оттуда дорога только одна. Это ты, надеюсь, уже понял?

Растерянно кивнул и, дрожа непролитыми слезами, произнес:

— О чем же тогда думать, когда выбора никакого-то и нет?

— О псевдониме, само собой. Или ты считаешь, что человеку со звучным именем Павликан Ирокезович Жмуль позволят учиться где-то кроме Домостроя?

Павлик кивнул и уставился на огонь в камине. Думать надо было о новом имени и новой жизни, а думалось почему-то только о том, знала ли мама. Бабушка-то точно знала… Почему не сказали тогда? Впрочем, он же и сам никому не сказал, что отцовская кровь, причудливым образом смешавшись с материнской, не подавила эльфийское начало, а только странным образом усилила его, придав древней магии лесных жителей что-то свое, таинственное и непонятное. И, как выяснилось, даже запретное.