Марина Ли - Пограничье

— И бабушка, — легко признался Павлик, запихивая себе в рот остатки недоеденного мною пирожного, и мир, наконец, перевернулся с головы на ноги, обретя привычные очертания.

Правительница эльфов снова позволила нам услышать звон смешливых колокольчиков, а потом вдруг наклонилась вперед, почти дотронувшись кончиком своего маленького носика до моего лица, и быстро-быстро проговорила:

— Твой мальчик прав, малышка. Ты даже не представляешь себе, насколько. Беда с Зачарованным лесом. Ты-то чуешь это, от тебя запах крови не утаишь. Все замешано на крови. На ней... Сколько ее еще утечет, не знаешь?

Она вдруг опустила веки и вмиг состарилась лет на сто или двести.

— Говорила я ей, говорила... Материнское сердце как чувствовало. И что мне теперь? Что я могу одна против них?

Павлик дернулся, чтобы что-то сказать, но тонкие пальчики дотронулись до его губ, и Аугуста Нель продолжила извиняющимся тоном:

— Мне очень стыдно. Правда. Но у меня нет другого выхода... Ты же заботилась о моей девочке?

Я кивнула, не понимая, к чему она ведет.

— Можно сказать, взяла обязательства?

Справа от меня Павлик гневно сверкнул глазами, а Афиноген ураганом рванул с подоконника, взревев оглушающе:

— Молчи! — но я уже успела растерянно кивнуть.

— Вот и славно! — улыбнулась Аугуста Нель и приняла прежнюю позу, убрав свои руки от лица Павлика и разгладив юбки вокруг ног. Афиноген почти болезненно взвыл, уже не веселый и не улыбающийся сыщик, утратив всю свою расслабленность и нежность, вскочил на ноги и прошипел:

— Как ты могла?

А мое левое запястье, прямо в том месте, где синей жилкой бился пульс, вдруг обожгло едва заметной болью. Я зашипела и почесала кожу сквозь манжету платья. Павлик же молча, преодолевая мое легкое сопротивление, взял меня за руку, расстегнул перламутровую пуговку — нет! не вспоминать про проклятого пирата! — подтянул вверх салатовый рукавчик, и я с удивлением обнаружила на своей руке татуировку, маленькую зеленую бабочку со сложным желтым узором на крыльях.

— Что за хрень? — забыв о правилах приличия и, наоборот, вспомнив весь лексикон джиннского факультета, я возмущенно попыталась стереть со своей кожи рисунок, ткнув в него указательным пальцем правой руки, и немедленно в соседней комнате заплакала Оливка.

— Именно хрень, — проворчал Павлик, бросив на Аугусту Нель злой взгляд. — Не знал, что ты умеешь быть подлой.

Женщина пожала плечами и устало закрыла глаза.

— Я обязана быть подлой, малыш. Иначе меня живьем сожрут.

За стеной нежным голосом запела одна из Оливкиных нянек, и девчушка успокоилась.

— Ступайте, — эльфийская правительница откинула голову на высокую спинку стула, всем своим видом давая понять, что больше не желает нас видеть. Я все еще не понимала, что произошло и почему Павлик так бесится, а Афиноген просто трясется от злости, но не стала спорить, когда Эро потянул меня за руку к выходу. И уже там, у двери, на которой была изображена цветущая сакура, до нас долетели слова:

— Ты простишь меня. Потом. Когда поймешь.

Павлик даже не оглянулся, молчал, пока мы шли по длинным дворцовым коридорам, отводил глаза всю дорогу до дома своей матери, но возле зеленой жасминовой изгороди вдруг прижал меня к себе так крепко, что я испугалась даже, и решительно заявил:

— Все равно не отдам!

Трясло. Когда из детских покоев выходили, трясло так, что вынужденно прятал руки за спину, боясь вцепиться в нежную шейку пальцами, оставляя на бархатной коже отвратительные черные синяки, взрывая эту кожу ногтями и выворачивая горло. Пока по дворцовым коридорам передвигались, переваривал информацию и проклинал свою доверчивость. Сильным мирам сего верить нельзя. Никому из них. Никогда. Ни при каких условиях. Что бы ни связывало вас в прошлом.

О странной дружбе между полукровкой и правительницей всегда ходили странные слухи. Сначала думали, что Аугуста Нель приблизила к себе мальчика, потому что уродство в любой своей форме притягательно. Люди уродов не любят, но при этом и не могут на них не смотреть. Есть что-то завораживающее, притягательное и отвратительное в изуродованном омерзительном лице, в высохшей в куриную лапку руке, в горбу на спине карлика и, наверное, в сыне одной из самых красивых эльфиек своего поколения и домового тоже что-то было.

Но в отношении женщины к мальчику не было того омерзительного любопытства, которым сопровождается обычно тяга к уродству. Была забота и нежность, которую многие приняли за нечто большее. И во дворец потянулись все те, кто хотел приблизиться к трону, не забыв прихватить с собой своих юных сыновей.

Когда полукровка вырос, вектор поменял свою направленность. Но и Аугусте Нель, и Павлику Эро всегда было наплевать на глупые сплетни. Они знали, что это просто дружба. Которая родилась из ничего и… так позорно закончилась во время кукольного чаепития в маленькой гостиной розовых детских покоев.

Трясло. Пока перебирал в голове все не замеченные сразу намеки и сигналы об опасности, пока принимал решения, ненавидел магию эльфов и глупость хранителей-недоучек, пока боролся с мучительным желанием разбить свою глупую голову о стену.

Сонья шла рядом молча, доверчиво вложив свою руку в его ладонь. И от этого трясло еще больше. Когда же с внутренним накалом уже стало невозможно бороться, когда чувства все-таки хлынули наружу, он сжал до хруста тонких косточек в теле и прошептал, втягивая ноздрями нежный осенний запах ее волос:

— Все равно не отдам!

Первый нашел. Первый увидел. Первый открыл весь океан скрытых под полупрозрачной кожей чувств и эмоций. И делиться этим океаном с кем-то еще не намерен. Поэтому пусть катится весь древний эльфийский род к чертям. Плевать на его потомков, плевать на все, кроме…

— Павлик, задушишь! — пискнула Сонья, но из объятий вырваться не спешила. Это хорошо.

— Что вообще происходит?

— Зачем ты согласилась на обязательства, глупая? — произнес импульсивно и внутренне застонал, поздно сообразив, что приставка про глупую была лишней.

— Я не соглашалась, — нахмурилась непонятно, с ней всегда все непонятно, все на грани: обижена, расстроена или испугана? — Она спросила, а я ответила. Вот и все.

Порывистым движением закатала рукав, демонстрируя Павлику древнюю бабочку Нель.

— Что это такое?

— Бабочка.

Глупый ответ. Неправильный. Но дай, пожалуйста, подумать, хотя бы секунду!

— Поль! — низким, чуть хрипловатым голосом и взгляд исподлобья, сквозь полумесяцы розовых очков. Твою же… Проклятье. Когда она ТАК произносит его имя, когда смотрит при этом укоризненно и строго, она достигает просто поразительного эффекта. И явно не того, на который рассчитывала. Совсем не того.