Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

Протянула я руку и Чернаву за ее космы поганые потянула. Девица взвыла и вслед за мной, в пыль дорожную упала.

Схватились мы не на жизнь, а на смерть. Покатились по земле, лица друг дружке царапая да волосы выдирая.

Резкий ожог будто от углей по лицу прошелся — то она мне щеку расцарапала. Я же, извернувшись, руку высвободила и тумака ей прямо в глаз залепила. Да потом еще…

И откуда только сила во мне, тщедушной, взялась?

— Ах ты ж змея подколодная! — кричала я, хлеща противницу по лицу. — Злыдня! Кикимора!

Только-только поднялась, а она меня за ногу. Я снова упала на спину. Чернава сверху насела и ну меня за косу тянуть.

— Я, говоришь, кикимора? Да ты лиса облезлая! Курица мокрая! Да чтоб тебе…

Тут мы снова по земле покатились.

А потом чьи-то руки меня схватили да в сторону утащили. Но не тут было!

Крепко схватив чернавины черные космы, я отпускать и не думала.

— Лиса я, говоришь, облезлая? Мы еще посмотрим, кто из нас облезлая!

— Пусти ее, Вёльма! — кричал знакомый голос. Только вот чей, я в горячке схватки и не приметила.

Чернава, вырываясь из рук дюжего незнакомого парня, меня за рубаху тянула.

— Иди-ка сюда! Уж я тебя отхожу! Будешь знать, как чужих женихов уводить!

— И кто на тебе, стерве такой, только и женится? — крикнула я, дергая ее волосы.

Чернава взвыла и ко мне снова потянулась. За косу ухватила, змеюка!

Народ где-то позади все потешался над нами. То одну, то вторую подбадривал криками. А парни нас все растащить никак не могли.

— Да вы никак с ума посходили! — закричал Ладимир.

Только что подбежавший к месту схватки, он, запыхавшись кинулся меж нами.

— Чернава, пусти! Вёльма! Да что вы, девки, творите?

Глядя в подбитые моей же рукой глаза противницы, мне совсем отпускать ее не хотелось. А все ж первая боевая горячка прошла, силы быстро уходили, оставляя неприятную дрожь, да боль и жжение от ссадин и царапин.

Отпустила я ее первой, да тут и оттащили меня в сторону.

— Пусти! — рванулась я из рук, крепко сжимающих меня.

— Рано тебе, стой смирно…

Оглянулась я и увидела Арьяра.

Увидела, да и замерла, надежно запертая в кольце его рук.

— И что вы тут утворили? — донесся суровый скрипучий голос. — Пропустите, бабы!

Из толпы, в которую чуть ли не все Подлесье к тому времени собралось, показался Сван. Тот самый воин-рыцарь, что в Ельнии бывал.

Строго поглядев на меня, затем на Чернаву, чьи глаза уже вовсю сияли синюшными кругами (ох, не зря в детстве с мальчишками в казаки-разбойники играла), остановился прямо меж нами.

— Кто драку начал? Ты? — указал на меня.

Я мотнула головой, а после вырвалась из рук Арьяра и встала прямо.

— Не я, уважаемый Сван.

— Стало быть ты?

Чернава только глазами зыркнула и долу их опустила.

Старый рыцарь грозно сложил руки на груди — ни дать, ни взять герой сказаний.

— И кто ж мне скажет, что стряслось тут?

— Я скажу, — выступила вперед и чуть голову склонила. Должен же кто-то правду ему открыть. Негоже так уважаемому человеку перечить. — Шла я по улице, уважаемый Сван, а тут ко мне эта, — на Чернаву указала. — В общем, слово за слово и сцепились с ней. А дальше — мужики нас разняли.

Старик с интересом посмотрел на меня.

— И из-за чего же сцепились?

— Да не слушай ты их, Сван, девок дурных, — попытался остановить Ладимир.

— Обожди, — махнул ему рыцарь. — Говори, лисица.

Я, хоть и слово это невзлюбила, а против не сказала.

— Про то не отвечу.

— Змея… — прошипела Чернава.

— Да чего тут думать? — донесся чей-то голос из толпы. — Чернавка Вёльму к колдуну своему приревновала, вот и решила за косу оттаскать.

Дружный смех разнесся над людьми. Ладимир закрыл рукой лицо, а Сван только головой покачал.

— Не должно девкам за мужика драться. Подойдите и помиритесь. Сейчас же.

Чернава исподлобья взглянула на меня и шагу не сделала. Я тоже на месте осталась.

— Ну! — гаркнул Сван.

Ох, нехорошо выходит, ох, как нехорошо!

Нельзя мне такой след в Подлесье оставлять. Не одна ведь Чернава виновата.

Прошлась я вперед да руку ей протянула. Та даже не взглянула в мою сторону.

— Не держи зла, Чернава, — говорю, а самой опять ей в лицо вцепиться хочется. Да только нельзя уж.

Девка подняла глаза, нахально хмыкнула, пряди темные с лица откинула, развернулась и прочь пошла.

— Ой, гордячка!

— Правильно сделала, нечего всяким…

— Чернавка-змеюка!

— Бабы-дуры! — понеслось из толпы, а после люди расходиться стали.

Опустила я голову и чуть не заплакала. Обидно и больно стала. Зря, выходит, унизилась и по-людски вести себя пыталась.

— Не реви, лисица, не реви, — проговорил Сван над самым ухом. — Побеждает не тот, кто больнее ударит, а тот, у кого сила примириться есть.

Сказал и ушел прочь. Остались мы трое — я, Арьяр да Амельд.

— Ну что, — усмехнулся привратник. — К Ясне тебя вести? Вон как Чернава лицо-то раскроила. Чего доброго и зараза начнется.

— А ты и рад смотрю, — ответила грубо. — Вон рот до ушей на чужую беду.

— Да что ты? Неужто от Чернавы набралась. Девка она красивая, да только норовистее тебя будет.

Арьяр легонько тронул меня за плечо, будто обнял незаметно.

— Идем, Вёльма. Раны залечить надо.

А после посмотрел так, что к глазам слезы так и подступили. Едва сдержалась я, чтоб себя не начать жалеть.

— Идем…

Ясна, увидев меня, охнула, да кинулась хлопотать — склянки со снадобьями своими доставать. Амельд и Арьяр наскоро ей все рассказали, а знахарка после оханья своего вдруг смеяться стала. Меня чуть-чуть пожурила, а после какой-то мазью царапины обработала.

Густой травяной дух окутал меня, в нос ударил так, что голова закружилась. Ясна уверила, что все хорошо будет и дурного тут нет.

— Зелье хоть и пахнет сильно, а помогает скоро. Глядишь, через несколько дней и следов на твоей щеке не будет. Вот, возьми, — подала мне склянку, — будешь дважды в день мазать, и как рукой снимет. Запомнила?

Я кивнула.

— Ну и славно. Смотри, больше с девками нашими не дерись.

— Куда уж? — недовольно проворчала я. — Ухожу скоро. Погостила и хватит.

Ясна понимающе кивнула и чуть заметно улыбнулась, отчего у уголков ее глаз тоненькие морщинки появились — печать того, что годы-то она прожила немалые. Зато как сохранилась! Мне бы ее умение! Впрочем, сказывают, ведуны да чародеи дольше живут и стареют медленно. Может, повезет. А то вон матушка моя едва-едва четвертый десяток разменяла, а уже состарилась.

Ох, матушка, как же ты там?

О родне я старалась не думать. Неправильно это — бежать, а опосля волосы рвать на себе да в рыданиях заходиться. Нет уж. Ушла, значит, ушла. И дороги назад нету.

— Рановато ты уходишь, Вёльма, — ухмыльнулся Амельд, усевшись на широкий яснин подоконник. — С тобой вон как весело в Подлесье стало.