Вероника Мелан - Пообещай

Мать Дарина смотрела на нее внимательно.

– Там, где ты жила, теста не было?

– Только готовое.

– Понятно.

Кажется, ее только что приняли за избалованную девчонку из богатой семьи.

Но от таза с будущими пирожками не отлучили.

Вошедший в кухню Тадеуш крутил дверной замок с удивлением и подозрением. Бубнил:

– Вчера, вроде, сломанный оставил. А сегодня рабочий.

И, покашливая, отправился наверх относить инструменты.

Пирожки жарились, плавая в масле; Эмия смотрела в окно, и ей чудилось, что снаружи идет фильм, в котором постоянно меняются кадры: Дар с молотком в руке и гвоздями в зубах, Дар на корточках возле шланга, Дар с гаечным ключом и мокрым лбом, грязный и хмурый Дар отряхивает руки…

К пяти часам после полудня он починил все, до чего смог дотянуться.

А в шесть приехал сын.

Настоящий.

Ему навстречу, забыв, что все еще держит в руках полотенце, выбежала мать. Следом из дома показался отец – по-мужски коротко и крепко притиснул к себе невысокого парнишку, изрек одно-единственное «наконец-то», повел в дом. Сбоку причитала Карина Романовна, что они, дескать, заждались, что разве так можно – стариков-то волновать?

За этой картиной от крыльца бани наблюдал Дар.

Наблюдал. А после скрылся в неизвестном направлении.

Когда пробило семь, когда семья собралась ужинать, Эмия отправилась его искать. Сначала заглянула в дом – поздоровалась со всеми, на несколько секунд окунулась во вкусные запахи и радостную атмосферу обмена новостями, спросила, не видел ли кто Дарина, получила отрицательный ответ. Вернулась в баню, обошла первый и второй этажи. Затем обследовала огород.

Ни следа.

О том, что по дороге недавно проходил паренек, одетый в темную куртку и джинсы (без шапки и в резиновых сапогах, да), ей поведала соседская седовласая старушка. Сообщила – отправился в сторону магазина. Или на остановку.

Про остановку мысль Эмия отбросила сразу же. А вот про магазин…

Он сидел на лавке позади одноэтажного кирпичного строения, привалившись к стене. Молчал. Пьяный-препьяный. Об этом ей поведал не стойкий запах свежего спирта, которым Дар благоухал пуще секунду назад брызнутого одеколона, не неуверенные покачивания его тела в моменты движения и даже не полупустая бутылка водки, стоящая рядом. А аура. Отчаянная, злая, почерневшая.

– Эй, ты чего?

Она знала, что он не ответит. А, если и ответит, то что-нибудь неприятное, и потому руки касаться не стала.

Где-то вдалеке брехала раздраженная собака – большая, судя по лаю, – ей вторили соседские псы. Вились темными стрелами над деревьями стрижи – то пищали, то утихали; лениво промычала вдалеке корова.

Тишина. Таких вечеров не бывает в городе – без шума, без выхлопа, без вечных машин, когда только ветки шелестят и ветер.

– Пойдем домой, слышишь? Пойдем.

Дар что-то мучительно переживал внутри себя. Силился не излить это наружу, удержать, переварить самостоятельно. Но не смог.

– Думаешь, я буду нужен ей такой? Если трезвый не был…

Вот и причина.

Эмия вздохнула. Что тут скажешь? Младшего обнимали, гладили по волосам, говорили, как соскучились, а старший ласковых прикосновений отродясь не знал. Хотел заслужить простое «спасибо», и того не дождался – родня отвлеклась на приезд.

– Она меня не узнала, понимаешь?

Стрижи в сумерках пищали столь пронзительно, будто дрались.

«Узнала». Может быть. Но скажешь так, и спросит, а чего тогда не обняла?

– Наверное… – Эмия тщательно подбирала слова – пьяному так легко разбередить и без того чувствительную душу, – она боится даже предполагать. Что ты можешь оказаться… им.

Сказать, что спрашивала, откуда Дар приехал? Что интересовалась, всегда ли жил в Бердинске?

А для чего?

Рядом протяжно вздохнули.

– Я ей не нужен…

– Не говори так.

– У них все хорошо. Я хотел… Я увидел.

«Не пририсовать на фотографии чужака, не добавить туда призрака», – красноречиво вещало молчание.

– Пойдем, поспим?

Предложила робко.

– Пойдем.

И обрадовалась, когда он легко согласился.

– А завтра уедем…

Теперь вздохнула Эмия. Хотела что-то сказать – правильное, важное, способное изменить ход событий.

И промолчала.

Дни пошли странные – короткие, прыгучие.

Бывало, они стояли в вокзальных очередях так долго, что начинали гудеть ноги, бывало, ехали часами, и тогда Эмия забывала, что земля твердая, и по ней можно ходить. Они перемещались по карте, словно точки в детской игре – «кидай кубик, сколько выпадет? Пять, шесть, восемь…» Автобусы, поезда, почти никогда самолеты. Один раз такси, похожее на маршрутное, а на деле межгород «Тумы – Корецк». Помнится, в нем были одни только старики, куча поклажи и очень пыльный салон.

Они забрались так далеко на юг, что куртки и сапоги (дабы не таскать с собой) пришлось выбросить – никто из них не знал, куда и когда вернется.

Вокруг теперь круглосуточно царило лето.

Дар стал молчаливым и отстраненным. Спокойным, но в то же время отчаянным, с искоркой равнодушного безумия на дне зеленоватых глаз. Покинув отчий дом, он будто отрезал от сердца канат, привязывающий его к родным, и теперь парил, словно воздушный змей в вышине. Свободный, веселый, одинокий.

Эмия время от времени думала о том, что ей навсегда запомнится запах чебуреков и беляшей, которыми они перекусывали. Жирные пальцы, масло вокруг рта, сочное мясо, слишком крупно рубленный лук. В дорогие рестораны по молчаливому согласию ходили редко – там были люди, социум, взгляды, чужие мысли. На лавках у закусочных людей не было. Только степь впереди и трасса за спиной.

Вечная дорога от одного себя к другому себе.

И счетчик из дней недели, где одна среда явится для них «роковой».

В один из вечеров, когда теплынь не спадает даже в сумерках, в городке, название которого они оба не сумели бы вспомнить, им повстречались цыгане – яркие, пестрые, черноволосые и, как известно, прилипчивые.

Дара облюбовали сразу две – молодая и старая. Молодая тут же схватилась за мужскую руку, принялась ворковать, что всего за «сколько не жалко» с удовольствием расскажет про будущую судьбу – что любо, что дорого, когда свадьба, а когда рождение «наследника».

Эмия сразу заметила, что Даровы глаза при этом засияли мстительно, даже довольно. Как у кота, предвкушающего добычу, растянулась презрительная улыбка, и вышли наружу невидимые когти.

– Давай, расскажи, – мурлыкала цыганке «жертва». И довольная отсутствием привычного сопротивления гадалка развернула, словно секретный документ, чужую ладонь.

– Вижу-вижу у тебя большую любовь… Вижу девушку, а не одну…

– А сколько? Две? Три? Может, даже оргии попробую?