Вероника Мелан - Пообещай

Через полчаса Эмия добилась своего – ей выдали дождевик и перчатки. Теперь она занималась тем, чем занималась сама хозяйка до прихода гостей, – подкрашивала забор. Сидела на корточках, как покрытый полиэтиленом гномик, обмакивала жесткую щетину в банку с краской, мазала ей по шероховатым доскам. И выглядела крайне довольной даже со спины.

Дар какое-то время стоял и смотрел на нее, на свою Эмию, и не находил для нее эпитетов. Просто Эмию. Разве можно для родного человека подобрать слова? Нет, его можно только обнимать глазами, руками и душой. И он обнимет позже. А пока – втоптать в землю полотно, надавить на черенок, вывернуть ком земли…

Дважды он ходил в дом – первый раз за водой, второй раз просил старенькие перчатки, – и дважды стоял на пороге жилой комнаты, вдыхая смесь из запахов – средства для мытья, выцветшей диванной обивки, еды, что варилась чуть раньше и уже была убрана в холодильник. Пытался не думать, но не мог сбежать от мыслей о том, что его маленькие босые ступни могли бы топтать половицы этого дома. Каким бы он вырос, если бы вечерами сидел не на интернатском подоконнике, а здесь, на крыльце? Если бы отец или мать читали ему сказки…

Благодарил за воду глухо, в глаза старался никому не смотреть. Уходил копать, спрятав душевную муку внутри, за маской из скупой и почти равнодушной благодарности.

Ему смотрели вслед.

Снаружи под навесом, где стояли скамья и стол, сидел отец – что-то чистил, шоркал напильником, прилаживал одну металлическую часть к другой, ворчал. Дар понял, что он пытается собрать старый замок.

– Вот же…

Бросили не ему, но себе под нос.

Дарин сделал вид, что не услышал. Отнял от стены лопату, отправился в поле, к земле.

Серый приглушенный свет медленно таял; деревенский день тек к вечеру – когда к ней подошла Карина Романовна, Эмия порядком устала сидеть на корточках.

– Ты, если помочь хочешь, пойдем лучше на кухню. Замерзла?

– Есть немного.

– Дуреха. Тебе детей еще…

Детей.

Покорно следуя за одетой в толстую кофту, галоши и платок матерью Дара, Эмия грустно улыбнулась – детей бы она с удовольствием. Вот только прошло уже две недели, в запасе осталась половина месяца. За это время не то, что детей – надышаться не успеешь.

Ее напоили чаем, а после приставили к раковине.

– Картошку почистишь? Хочу потушить с мясом и перцами, по-польски. Муж у меня любит, поляк он…

«Полочь», – мгновенно всплыло ее собственное корявое слово, над которым смеялся Дар.

«Угу, полочь, из Полочи… Из Полоцка».

– Только вы не смейтесь…

– А чего смеяться-то?

– А то, что я… картошку чищу плохо. И вообще на кухне… не очень умелая.

На нее смотрели внимательно, долго, но без укоризны – силились понять, шутит или нет?

– А кто готовит у вас?

– Дар…

Эмия покраснела, как школьница. Боялась слов: «Мать тебя не научила, что ли? А как мужа кормить собираешься? Ведь кухня – это женская территория».

Ей такого не сказали. Карина Романовна осторожно пожала плечами, протянула маленький нож:

– Ну, как умеешь…

Эмия выдохнула с облегчением.

Уже вовсю шумела на плите закипающая вода, когда завязался диалог:

– Сама-то откуда будешь?

– Из Атынинска.

«Только бы не запутаться во вранье».

– А друг твой? Жених…

– Из Бердинска.

И позади воцарилась тишина – прекратился стук ножа по разделочной доске, застыла в руке очищенная морковка.

– Он всегда там жил?

– Вроде бы.

«Словно чувствует что-то…»

Спустя мгновение снова дробно застучал нож. Порезали морковь, лук, перцы, принялись шинковать петрушку – Карина Романовна быстро, Эмия неловко и неумело. Теперь стояли бок о бок.

– Глаза у него такие… странные.

– У кого?

– У Дара.

Теперь Эмия смотрела на пожилую женщину, которая не поднимала головы.

– Почему?

– Печальные, чуть дикие будто. И молчит он все время. Ты не обижайся только.

Закипела вода; поплыл по дому запах вареного мяса.

– Я не обижаюсь, – отозвалась Эмия тихо. – Да, молчит. Только человек он очень хороший. Я это точно знаю.

– Кто же спорит.

На нее так и не посмотрели. Сбросили измельченную петрушку в кастрюлю, сообщили, что теперь занятий, кроме просмотра телевизора, точно нет.

(Enigma – Mmx (the Social Song 2011))

– Через двадцать минут будем кушать!

Непокрытая голова Эмии скрылась за дверью.

Еще никто и никогда не зазывал его в дом с этими словами – Дар отставил лопату и повел одеревеневшими плечами. Понял, что устал, продрог, что с удовольствием бы поел, а после принял горизонтальное положение.

Смеркалось. Воздух, напоенный влагой, ощущался подушкой. Густо пахла сырая земля и молодая напористая зелень, пробивающаяся вдоль забора; напоминали о скорой весне набухшие древесные почки.

Чадили темным трубы соседских домов; желтым уютным теплом светились чужие окна. Есть хотелось неимоверно.

У навеса Дар остановился, посмотрел на стол. Так и лежали на скатерти сдвинутые раздраженной рукой части дверного замка – их потеснила полная окурков пепельница.

«Так и не собрал батька».

Сколько у него в запасе – двадцать минут?

Хорошо, что в интернате его часто поджидали в спальне, и потому юный Дарин предпочитал до последнего «зависать» у трудовика – спокойного, немногословного мужичка, одного из немногих, кого он в детстве по-настоящему любил. Вместе они собирали табуретки, налаживали электроприборы, точили на фрезеровочном станке детали, чинили дверные замки.

Этот не сложный, просто нужно иметь опыт.

Дар взялся за отвертку.

Утро нового дня.

Любовь всегда идет рука об руку с болью. Потому что люди принимают страх потерять за часть любви, не понимают, что он светлому чувству противоположен.

Родители, не знающие о том, что они ему, этому странному гостю, настоящие родители, смотрели на Дара с удивлением. Даже немного с опаской.

А тот никого не видел вокруг: сначала правил косяки, затем отправился латать забор, после полез на крышу – осмотреть черепицу.

– Хорошо, хоть поел с утра, – качала головой Карина Романовна. – Он всегда такой работящий? За такого и замуж не стыдно…

Сама поощряла, и сама же сомневалась.

Она не знала, что чужой ей парень пытается «выслужиться» напоследок – сделать для своих что-нибудь полезное. Заодно проявить себя с лучшей стороны, чтобы, если вспоминали, то добрым словом.

Об этом знала только Эмия, и от этого знания ныло сердце.

Оказывается, так бывает – когда любишь, что-то болит.

В обед к ее рукам липло мягкое, пахнущее дрожжами тесто, и Эмия то и дело хмурилась, пытаясь очистить пальцы. Как можно из этого что-то слепить? Как это сначала отлепить от себя, а потом заново не прилепить к себе?