Вероника Мелан - Пообещай

«Но ведь в пятьдесят два – еще не старость…»

«Месяц, как схоронили…»

Он плакал и не замечал этого – шагал по протоптанной годами дорожке от калитки к двери, представлял, как земли касались материнские тапки. Сюда она выходила, встречала гостей, здесь, наверное, развешивала белье – на столбах остались обрывки веревки. Грела на печи воду, гремела тазами, вздыхала, устав…

Висело над деревней серое небо; мокла обитая старым дерматином дверь.

«Почему одна? Куда делся отец?»

Мысль «умер раньше» Дар в мозг допустить уже не мог – не влезла.

Замок никто не закрыл – видать, за домом следил дедок.

«Долго ехал-то, сын…»

Долго.

И приехал к пустой избе, пустым глазницам слепого жилища с забитыми ставнями.

Он не мог, не хотел представлять, как во дворе стоял гроб. Боялся, что сорвется и зарыдает, как маленький, упадет на землю, примется месить пальцами землю прямо на глазах у чужих. И потому смотрел, но не видел, просто шел. Открыл дверь, шагнул внутрь, миновал сени, оказался в чисто выметенной тихой комнате. Отыскал глазами узкую, ровно покрытую покрывалом кровать у стены, сел и закрыл лицо ладонями.

«Я не успел…»

И зарыдал тихо, высоко, зажимая рот руками.

– Дар… Дар…

Его гладили по коленям, но он не отнимал рук от лица, боялся видеть комнату. Вещи, которыми она пользовалась, чашки из которых пила, – все теперь пыльное, забытое.

– Я не успел…

Он убрал руки Эмии с колен и во двор выбрел почти на ощупь. Сел на мокрое крыльцо и вдруг понял, что один камень с сердца не снимет никогда – с ним его когда-нибудь и зароют.

– Мама…

Старая яблоня у стойки с инструментами, ржавая лейка у клумбы. Вдали за деревней легко и свободно шумел лес.

Дар чувствовал, как крючит судорогой пальцы, и не мог их разжать даже для того, чтобы вытащить из пачки новую сигарету.

Эмия сама не знала, что ищет, а, главное, зачем. Наверное, чтобы осталась память, чтобы у него осталось хотя бы ее фото. Если, конечно, вещи не отдали.

Она смотрела за печкой, под кроватью; шукала пальцами по полкам, позади пыльных икон, сдвигала в сторону огарки свечей, возвращала на место.

Здесь много и часто молились. От одиночества.

Зря они приехали сюда – как больно. Может, если бы потом, после Ворот, он бы пережил, а теперь тяжело ей так же, как ему, как будто боль, разделившись на двоих, лишь усилилась.

Черный от копоти совок для золы; старые полотенца с вышивкой. Красиво, рукодельницей была мама – жаль, что ушла, не дождавшись.

Эмия беспрестанно смахивала с глаз слезы – мешали видеть.

Альбом… Ящик… Что-нибудь.

Наконец, ей повезло – под стулом в углу нашлась старая деревянная шкатулка с лакированной крышкой. На крышке молодцы и красны девицы, зима, кони, сани – лица, одежда, фон – все в трещинах.

А в шкатулке груда писем и одно-единственное черно-белое фото на дне.

Женщина на нем сидела прямо, будто фотографировалась на паспорт. В платке, уже немолодая, глаза печальные, усталые – «Дар, вот она…»

Эмия зачем-то перевернула старый снимок – машинально, по инерции – и прочитала:

– Мартемьянова Арина Валентиновна…

Ари… Арина?

Арина?!

Зажав рот ладошкой, Эмия вынеслась на крыльцо, забыв запереть дверь.

– Дар, посмотри! Возьми, посмотри, ну, посмотри же…

Он не оборачивался, не протягивал руку, он как будто сделался старым, как этот дом.

– Дар, посмотри на фото!

Слова нажимали, дергали его за уши, теребили желающее впасть в кому сознание.

– Я… не… готов.

– Посмотри!

К карточке, на которую падали дождевые капли, протянулась дрожащая рука.

– Мама…

– Переверни!

Эмия командовала, как надсмотрщик.

– Прочитай. На обратной стороне.

И Дар перевернул фото. Долго читал текст, стирал со щек слезы, многократно перечитывал одно-единственное предложение – чужое имя. Пока не дошло.

– Это…

– Это не твоя мама, – кивнула Эмия, – это другая женщина – Арина. Дедушка ослышался.

(Rick Wakeman – Stairway to heaven)

Спустя двадцать минут Эмия деловито носилась по избе. Нашла, что хотела: плотный картон, «набивку» из старых газет, моток шпагата, ножик – принялась мастерить «посылку».

Сидящий на кровати Дар смотрел на нее недоуменно – сам он только начал отходить от пережитого потрясения – плохая, а затем хорошая новости почему-то выжали из него все силы. Хотелось лечь на кровать и лежать, закрыв глаза, как ребенок, которого грозили наказать, а после почему-то передумали. Но лечь не позволяла совесть – дом чужой.

– Зачем посылка? – спросил он, когда Эмия отыскала ручку и принялась царапать сверху адрес.

– Схожу в главный дом в деревне, притворюсь почтальоншей, скажу, что отправитель забыл указать номер дома.

– Думаешь, скажут адрес?

– Думаю, скажут.

Снаружи все еще капало.

А хитрая она, однако, богиня-то – голова даже в сложный момент хорошо работает – Дар Эмией тихо восхищался. И еще улыбнулся, когда понял, что в этот самый момент – в простой одежде, с высунутым от усердия языком и слипшимися от влаги волосами – она удивительно сильно походит на обычную земную девчонку. Сфокусированную и очень решительную.

Председатель был невысоким, морщинистым и страшно занятым. Чтобы дойти до его кабинета, Эмии пришлось пересечь большой и пустой деревянный холл, и до самой массивной двери за ней тянулись мокрые и не очень чистые следы. Колчановка асфальтированными дорогами не славилась.

– Входите. Что Вам?

На нее даже не взглянули. Посетительница пошуршала мокрой курткой, переступила с ноги на ногу и уставилась на круглую, глядящую на нее проплешину.

– Я ищу Карину Войт…

«Я почтальонша… я с почты… работаю на почте…» – Эмия все еще думала, как сказать, чтобы звучало правдоподобно, когда ее спросили:

– По распреду?

– … что?

– Вас сюда распределили? – раздраженно пояснили ей вопрос и впервые подняли голову. На Эмию уставились маленькие, но цепкие глазки – на ее мокрый капюшон, на коробку в руке, после на ботинки, вокруг которых налилась лужа.

– Д… да.

Она судорожно поддала себе воображаемого пинка – зачем соврала?! А если сейчас встрянет в историю?!

– Хорошо, – председатель сделался мягче, миролюбивей. – Сколько вас приехало, господа студенты?

– Дво… Двое.

– Отлично. Мы уж думали, всех прислали. Но так даже лучше. Хорошо, запоминайте тогда…

И ей принялись рассказывать, как пройти к дому номер четыре по улице Озерной.

– Он подумал, что мы студенты по распределению?!

– Да. А что это?

Эмии было страшно, что Дар начнет ругаться, но тот кружил по комнате, увлеченный продумыванием деталей вымышленной истории.

– Значит, так, – деловито объяснял он ей несколько минут спустя, – мы с тобой студенты с биологического факультета Атынинского сельскохозяйственного института…