Кэтрин Арден - Девушка в башне

— В моей келье есть койка, — сказал он. — Если не можешь спать, мы отблагодарим Бога, и ты расскажешь, как оказалась здесь.

Она кивнула. Их ноги хрустели по снегу, они бок о бок шли по монастырю. Вася набралась сил.

— Я еще никогда не была так рада, как когда узнала тебя, брат, — тихо сказала она по пути. — Прочти, что не смогла показать это раньше.

— Я тоже был рад тебя видеть, лягушонок, — ответил он.

Она замерла, словно пораженная. Вдруг она бросилась к нему, и он сжал рыдающую сестру.

— Саша, — сказала она. — Саша, я так скучала.

— Тише, — он неловко гладил ее спину. — Тише.

Через миг она взяла себя в руки.

— Не похоже на смелого брата Василия, да? — сказала она, вытирая нос. Они пошли снова. — Почему ты не вернулся?

— Не важно, — ответил Саша. — Что ты делала в пути? Где взяла коня? Ты убежала из дома? От мужа? Правду, сестра.

Они пришли к его келье, неуютной в свете луны, маленькой хижине среди других. Он открыл дверь и зажег свечу.

Расправив плечи, она сказала:

— Отец мертв.

Саша застыл, свеча была в его руке. Он обещал вернуться домой, став священником, но не сделал этого. Не успел.

— Ты мне не сын, — сказал Петр в гневе, уходя.

«Отец».

— Когда? — осведомился Саша, голос звучал странно даже для него. — Как?

— Медведь убил его.

Он не мог прочитать ее лицо в темноте.

— Заходи, — сказал Саша. — Расскажи все по порядку. Все.

Это не было правдой, конечно. Не могло быть. Вася любила брата, скучала по нему, но не знала этого широкоплечего монаха с тонзурой и черной бородой. И она рассказала часть истории.

Она рассказала, как светловолосый священник запугал народ Лесной земли. Какой холодной была зима, как был пожар. Рассказала, посмеиваясь, как к ней приходили свататься, но уехали ни с чем, и как их отец захотел отослать ее в монастырь. Она рассказала о смерти няни (не сказав, что было потом), о медведе. Она сказала, что Соловей был из коней отца, но Саша явно не поверил. Она не рассказала, что мачеха отправила ее искать подснежники зимой, или о домике в роще, как и не поведала о демоне мороза, холодном, своенравном и порой нежном.

Она закончила и замолчала. Саша хмурился. Она отвечала таким же взглядом.

— Нет, отец не пошел бы в лес, если бы не я, — прошептала она. — Это была я, брат.

— Потому ты убежала? — спросил Саша. Его голос (любимый, почти забытый) был ровным, лицо — спокойными, и она не знала, что он думает. — Потому что убила отца?

Она вздрогнула и опустила голову.

— Да. Это. И люди… боялись, что я — ведьма. Священник сказал им бояться ведьм, и они послушали. Отец уже не защитил бы меня, и я убежала.

Саша молчал. Она не видела его лица, а потом выпалила:

— Ради Бога, скажи что — нибудь!

Он вздохнул.

— Ты ведьма, Вася?

Ее язык стал тяжелым, смерти мужчин все еще отдавались дрожью в ее теле. В ней не осталось лжи, выдумок.

— Не знаю, братишка, — сказала она. — Я даже не знаю, какие ведьмы. Но я никому не хотела зла.

После паузы он сказал:

— Не думаю, что ты поступила верно, Вася. Греховно женщине так одеваться, и ты зря перечила отцу.

Он снова замолчал. Васе казалось, что он думает о том, как сам перечил отцу.

— Но, — медленно добавил он, — ты была смелой, далеко забралась. Я не виню тебя, дитя. Правда.

Слезы подступили к горлу, но она сглотнула их.

— Давай, — сказал Саша. — Попытайся уснуть, Вася. Ты поедешь с нами в Москву. Оля скажет, что с тобой сделать.

«Оля», — Вася взбодрилась. Она увидит Олю. Она помнила добрые руки и смех сестры.

Вася сидела напротив брата на койке рядом с глиняной печью. Саша развел огонь, и комната медленно нагревалась. Вдруг Вася захотела укутаться в меха и уснуть.

Но она задала последний вопрос:

— Отец любил тебя. Он хотел, чтобы ты вернулся. Ты обещал мне вернуться. Почему не сделал этого?

Ответа не было. Он занялся огнем, может, не услышал. Но для Васи тишина казалась густой от сожалений брата, что он не высказал.

Она спала, и сон был зимой, был болезнью. Во сне снова умирали люди, кричали или терпели, их внутренности были темными камнями на снегу. Фигура в черном плаще стояла рядом, спокойная, знающая, отмечающая смерти.

Но в этот раз знакомый жуткий голос заговорил в ее ухо:

— Бедный король зимы пытается сохранить порядок. Но поле боя — мое царство, он приходит лишь собрать, что осталось.

Вася развернулась, за ее плечом лениво улыбался одноглазый Медведь.

— Здравствуй, — сказал он. — Нравится моя работа?

— Нет, — охнула она. — Нет…

Она побежала, безумно скользя на снегу, спотыкаясь на ровном месте, падая в бесконечную белизну. Она не знала, кричит или нет.

— Вася, — сказал голос.

Рука поймала ее и остановила падение. Она знала форму ладони с длинными пальцами, с цепкими пальцами. Она подумала:

«Он пришел за мной. Мой черед», — и начала извиваться.

— Вася, — сказал он ей в ухо. — Вася , — в том голосе была жестокость, зимний ветер и старый свет луны. И грубая нотка нежности.

«Нет, — подумала она. — Нет, не нужно добра ко мне».

Но, хоть она так думала, пыл угас. Она не знала, спит или нет, прижалась лицом к его плечу и разрыдалась.

Во сне рука робко обвила ее, и его ладонь прижалась к ее голове. Ее слезы сочились ядом из раны от воспоминаний. Она притихла и подняла голову.

Они стояли вместе в тесном пространстве, озаренном луной, деревья спали вокруг. Тут не было Медведя, он был скован и далеко. Мороз сделал воздух серебряным. Она спала? Морозко был частью ночи, его ноги были босыми, его бледные глаза были встревоженными. Живой мир колоколов и икон, меняющихся времен года казался сном, а демон холода — настоящим.

— Я сплю? — спросила она.

— Да, — сказал он.

— Ты правда здесь?

Он промолчал.

— Сегодня… сегодня я видела… — пролепетала она. — И ты…

Он вздохнул, деревья дрогнули.

— Я знаю, что ты видела, — сказал он.

Ее ладони сжимались и разжимались.

— Ты был там? Только ради мертвых?

Он молчал. Она отпрянула.

— Они хотят взять меня в Москву, — сказала она.

— Ты хочешь туда?

Она кивнула.

— Я хочу увидеть сестру. Хочу узнать лучше брата. Но я не могу все время быть мальчиком, и я не хочу быть девочкой в Москве. Они найдут мне мужа.

Он молчал мгновение, но глаза потемнели.

— Москва полна церквей. Много церквей. Я не могу… черти уже не так сильны в Москве.

Она скрестила руки на груди, отступив.

— Это важно? Я не буду там вечно. И я не прошу твоей помощи.

— Да, — согласился он. — Не просишь.

— Ночью под елью… — начала она. Снег падал вокруг них туманом.

Морозко собрался и улыбнулся. Это была улыбка зимнего короля, старая, светлая и незнакомая. Глубокие чувства пропали с его лица.