Анна Замосковная - Волчица лунного князя

«А что, если они решили меня угробить?» — холодею я, задыхаюсь от страха. Закрываюсь руками.

Двуколка звонко влетает на дорожку, мотается туда-сюда по хаотичным изгибам. Дрынь-дрынь-дрынь — звенит что-то в ней. Клац-клац-клац — щёлкают зубы на каждом брёвнышке.

Оглушительно воют волки. Двуколка резко тормозит, меня впечатывает в передок, запястья царапает о него. Тут же несколько рук хватают меня, рык, визг, крик.

Меня отпускают. Тишина.

Открываю глаза: двуколка стоит под навесом, передо мной на возвышении по-турецки сидит дед с выпученными глазами. Справа Ариан скалится на Васю. Вокруг — мужики голые накачанные.

— Т-тамара, приятно познакомиться, — краснея, бормочу я.

— Аристарх, — сипло отзывается дед. — Тоже очень… приятно.

Сзади с противным скрипом что-то плюхается в воду. Кажется, мохнатую ораву мостик не выдержал.

— Герасим, — перекрыв басом весёлый гомон стаи, темноглазый оборотень в накидке из медвежьей шкуры улыбается мне во все белоснежные клыкастые зубы. — Очень приятно.

Киваю, принимая очередное знакомство.

Выдержки старшего сына вожака не хватает, и он косится на Ариана. Возле меня на шкуре — они здесь заменяют стулья — тот лежит в позе сфинкса. Даже в полуприкрытых глазах есть что-то столь же отрешённо-вечное. И не скажешь, что полчаса назад он на всех чуть не кидался.

На тёмно-синем небе луна источает холодный мертвенный свет. Огненным контрастом к ней — город на воде, наполняющий воздух золотым сиянием. На центральной платформе, где на возвышении, как почётная гостья, сижу и я, полыхают костры. Украшенные светильниками мосты разбегаются к берегам и скоплениям домов на платформах, точно солнечные лучи.

— Может, лунный воин желает присоединиться к незамужним девам? — Герасим указывает на две ступени платформы ниже. — Даже самый лучший воин нуждается в отдыхе.

Ариан так смотрит на него, что Герасим отступает и усаживается у ног отца.

Прячу улыбку в деревянном кубке с медовым напитком. Шальная пряная сладость кружит голову, и всё кажется забавным: обрушение моста, будто вытесанное из дерева лицо Аристарха, Вася, перекинувшийся частично то и дело машущий мне хвостом, торчащим из потрёпанных джинсов. Кстати, что-то его давно нет.

Неровный, как и все дорожки здесь, как стены и крыши домов стол на низеньких ножках пьяной змеёй тянется между многочисленных оборотней, соединяя центр с большинством платформ. Сидящие на шкурах оборотни жадно хватают со стола запечённое мясо, варёные яйца, хлеб, сыр, печенье и шоколадные конфеты, запивают самодельным пивом и медовухой, искренне веселятся.

Лишь угольно-чёрный Ариан под моим боком напоминает вытянутыми вверх острыми ушами бога смерти Анубиса. С его стороны почётные гости вожака держатся на почтительном расстоянии, с осторожностью берут мясо в пределах его досягаемости. Да и кувшин с медовухой перед ним стоит нетронутый. Может, они не знают, что он князь, но интуитивно опасаются.

Вася — не могу его иначе называть, уж больно подвижный, будто шило в одно месте торчит — перескакивает через наклонившихся к столу девушек. Те взвизгивают, смеются. А он мчится по протянутому на дорожке столу, перекувыркивается через запечённого поросёнка. Я, как и многие, разворачиваюсь к нему. Преодолев последние несколько метров, Вася падает передо мной на колени и протягивает плоскую бархатную коробку. В таких ювелирные украшения держат. Она большая, словно там целое колье.

— Прими, прекраснейшая, — Вася смотрит с щенячьим восторгом.

Плечо Ариана упирается мне в бедро. Ближние гости смотрят на коробочку. Те, что подальше, усиленно тянут шеи, и постепенно гомон стихает.

Наступает звенящая тишина, в которой только комары пищат. Их, конечно, отгоняют дымом трав, но мерзкие твари бдят.

Десятки пар глаз обращены ко мне, мерцают отражённым светом факелов, электрических светильников и огромной луны.

Сердце-то как бьётся! И неловко, и приятно, что ради меня пир организовали, дарят всякое… Отставляю деревянный неожиданно пустой кубок.

Дрогнувшими пальцами тяну крышку вверх.

Жёлтый и серебристый свет проникают в тёмное нутро, и там вспыхивают перламутровыми радугами крупные чёрные опалы, обвитые золотыми нитями. У меня перехватывает дыхание. Однажды я ходила на выставку ювелирных украшений и на час зависла в разделе с камнями. Опалы тогда поразили меня мерцающими в их глубине радугами. И ценой тоже.

В ожерелье аж девять больших каплевидных камней. Центральный — сантиметров восемь в длину. Самые маленькие, расположенные по бокам, по три сантиметра, а это больше, чем в неподъёмном по цене кольце, на которое я запала на той выставке.

— Сам делал. — Вася выпячивает грудь и улыбается, глаза сверкают гордостью. — Нравится?

У меня нет слов, сердце бьётся просто безумно. Недоверчиво касаюсь мерцающих камней, тонкого витья соединяющего их с цепочкой золотого крепления. Дух захватывает, какая красота!

— Это… это… — шумно вдыхаю, пытаясь справиться с волнением. — Чудесно!

Ариан что-то фырчит в бок, но я слишком потрясена. Сжимаю холодное золото, поднимаю тяжёлое и прекрасное украшение…

— Давай помогу, — покрасневший Вася расстёгивает замок, разводит края цепочки и тянется ко мне. Ариан рычит чуть отчётливее. — Я только надену…

Вася счастливо улыбается, замыкая на моей спрятанной высоким воротником шее опаловое великолепие. Всё ещё не веря, глупо улыбаясь, накрываю ладонью прохладные камни.

— Спасибо, спасибо огромное. — Пытаюсь сдержать восторг. Не надо так реагировать, что сразу понятно: подарками меня обделяли. Но ничего не могу с собой поделать. — Это чудесно, спасибо!

Порывисто обнимаю Васю за голые плечи. Смаргивая слёзы, шепчу:

— Спасибо.

Оборотни отзываются довольным воем, и только Ариан рычит мне в бедро.

Усевшись рядом, Вася любуется мной и подарком. Соседи по столу подливают нам медовухи, подталкивают миски с едой.

— За здоровье новой жрицы! — в который раз поднимают громогласный тост, и к щекам приливает жгучая кровь.

Оглядываю весёлые раскрасневшиеся лица, тереблю согревающееся на моей груди ожерелье. Всем салютую поднятым кубком:

— Спасибо, дорогие мои, за тёплый приём.

Не разрыдаться от восторга так сложно! И даже комары — несущественная мелочь, когда рядом столько гостеприимных людей. То есть оборотней.

Нарочитая неровность дорожек и домов особенно коварна, когда в голове шумит от выпитого. Улыбаясь до немоты в щеках, то и дело опираюсь на изогнутые перильца.

Отблески луны в воде спорят с золотыми бликами светильников. Золото и серебро на почти чёрном шёлке. И небо — какое здесь красивое небо!