Юлия Шолох - Волчий берег [СИ]

Так вот о чём он говорил? О боли, не дающей забыться? Которая всегда с тобой?

Но я не жалела, что сняла браслет.

Той ночью я почти не спала, всё слушала и принюхивалась. Понятно теперь, откуда привычки мои взялись – то всплывали привычки зверя.

Перекинулась на следующий день. Теперь-то не хочется даже мыслями возвращаться к тому, как это было. Я закрылась в сарае, пока Малинка не видела, чтобы лишний раз не волновалась, если повторится то же самое, что в прошлый раз, разделась, легла на солому и представила себя зверем. Захотела им стать.

Не очень-то помогло, ведь я понятия не имела, как им быть. Пришлось вспоминать тот день, когда я хотела идти за ним, за своим Вожаком. Хотела больше всего на свете! Вот тогда и получилось.

Было больно, не врали. Так больно, что кости хрустели, жилы выкручивало жгутами, и я невольно скулила, а по щекам ручьём текли слёзы.

Но не так больно, как думать, что больше никогда не увидишь Гордея.

Всё вокруг стало больше, потолок взлетел вверх, а стены раздвинулись. Я – и не я лежала в соломе, тёплой и пахучей, и с интересом принюхивалась. Вокруг было много мышей… да, а мышей я, кажется, любила. Они хоть и маленькие, но мягкие, сочные. А если ты не голодна, с ними можно играть – они забавно бегают. А ещё я любила… потягиваться, трогать лапой… лапой?

– Жгучка!

Дверь затряслась, голос у сестры был такой испуганный, что я потеряла контроль и оборотилась обратно.

– Открой! Открой!

Пришлось пока о рыси забыть. Зато все остальные как-то узнали, что я перекинулась, Прасковья при виде меня всё улыбалась, сверкая совсем не старушечьими зубами, да головой качала. И Ясень похвалил. Сказал, если тренироваться, потом будет проще, но времени нет. Тем же вечером он позвал меня во двор и заявил, что нужно уходить.

– Я давал слово отвезти тебя за крепкие стены, далеко от границы и больше тянуть нельзя. Нужно уходить.

– Куда?

– Это ты мне скажи, рысь.

– Я не могу идти в Гнеш. Ты не понимаешь… я не могу туда.

Он помолчал, хмурясь. Продолжил:

– И всё же из деревни нужно уходить. Скоро тут будут людские войска. Ты зверь, в случае чего перекинешься. А сестра твоя? Она этого не сможет. Ты старше, знаешь, наверное, что могут сделать с девушкой, если поймают в стане врага?

Молча смотрит, как меня шатает от накатившего страха и спокойно продолжает:

– С звериными так не выйдет – обернутся и загрызут, а человеческих ничто не спасёт.

– Чего ты от меня хочешь?

– Я и сам не знаю, что делать! Вожак приказал везти тебя в Гнеш, но он был не в себе. Всем известно, что пару нельзя разлучать… так далеко. Но мы поступим иначе – из деревни уедем, закопаемся в лесную глушь, найдём ведуна, который скажет, что можно сделать. Ну?

– Согласна!

Ах, как приятно было бы знать, что кто-то возьмёт и скажет, что делать дальше, раз я не могу решить.

Малинка согласилась уходить сразу, впрочем, ей было всё равно. Мы собрали вещи и на рассвете покинули деревню, которая к тому времени пустая была, словно вымерла. Ни людей во дворах, ни скотины. Дым из труб не идёт, окна и двери заколочены, дорога травой поросла.

Приютившая нас бабка Прасковья стояла у забора с рыжим котом на руках. Таким я и запомнила место, где на меня обрушилось столько счастья и столько горя.

Мы спешили, хотя шли пешком. Всех лошадей давно забрали воины, которым надо передвигаться быстро, словно ветер, или переселенцы, которым нужно увозить вещи, а мы можем и ногами. Медленно, конечно, выходило, зато безопасно – по лесу.

На одной из стоянок я спросила Ясеня, отчего звери не путешествуют в облике зверином. Тот уверил, что путешествуют, конечно, только это неудобно. Представь, что прибежал в другую деревню, а у тебя ни вещей, ни денег, ни знакомых. Да и привыкнуть можно, не вернуться, звериный облик – он душу меняет, чем дольше зверем остаёшься, тем крепче людское оставляешь… поэтому не забывайся в зверином облике, всегда помни – ты человек.

Ясень знавал одного ведуна, к которому нас и привёл. Всё надеялся по дороге, что ведун на месте ждёт, никуда не делся. Нелюдимый тот был, посторонних избегал, так что о войне может и не слышал.

Жильё ведуна было за большим карьером – громадной ямой в земле, заросшей колючей травой, с грязным озером на дне. Пришлось продираться сквозь колючки, Малинка всю дорогу вздыхала. Жаловаться боялась, не к лицу это, когда война на пороге, а вот вздыхать никто не мешал.

Ведуна не было. Ясень спешился у хижины, чей порог уже зарастал травой, обошёл вокруг, принюхиваясь, и вернулся смурной.

– Нету. Ушёл, видимо.

– Куда?

– На войну. – Ясень коротко глянул в сторону, как будто в ту, где сейчас войска Вожака собирались.

– И что делать?

– Другого искать… хотя ведуны верно все ушли. Они же к земле ближе, чувствуют беду сильней. Значит, пока в мой дом пойдём, а там решим.

Видно было, дальше Ясень тащил нас, как тяжкий груз. Не особо ему хотелось возиться с сёстрами, всё чаще он смотрел в сторону и замирал. Там Вожак, который, кажется, их зовёт. Даже я что-то слышала… не то что старый вояка, которому любая стычка с врагом важнее охраны двух девчонок.

– Ясень… – Решилась я. – Если нужно, иди к нему. А мы с сестрой сами.

– Ты что?! – Прикрикнул мужчина. – Ты – его душа! У вас теперь одна жизнь на двоих. Не сберегу тебя – и Вожак пропадёт.

Я просто опешила. У Малинки челюсть отвалилась, но она хотя бы вопрос смогла задать.

– Он пропадёт без моей сестры?

Ага, в голосе восторг. Кто бы сомневался!

– Да. А она без него. Умрут оба, короче.

Радоваться резко перехотелось. Мы дружно склонили головы и дальше поехали молча. Я испугалась вовсе не того, что пропаду без Гордея… Я испугалась этой сильной, крепкой связи, для которой нет преграды. Перед которой ничто не устоит.

Как могло из ничего взяться такое? Жила себе одна, мечтала о любви, конечно, но в мечтах всё было просто и красиво. И любовь была лёгкой, приятной… а на деле она как меч из спины торчит, не даёт толком двигаться, глубоко вздохнуть.

И она же толкает дальше, не даёт остановиться, дух перевести, как самый злой надсмотрщик.

Испугалась, что не смогу совладать со своей боязнью.

Места были пустынные, даже когда мы выбирались из лесу. Все давно уехали в глубь Тамракских земель, оставшихся жителей по пальцам можно было пересчитать.

Мы проехали мимо деревни, где ветер по улицам носил клочья грязных тряпок да обрывки бечёвки, и от царящей там тишины становилось жутко.

Местные не выглядывали, только в одном окне показалось чьё-то лицо. Старик долго, внимательно смотрел на нас, но кажется, даже не понял, враги мы или друзья.

Ясень проехал деревню насквозь. Хотя домов пустых вокруг было полно, оставаться тут нельзя, это даже мы понимали. Если придут людские воины, они придут сюда. А в дебрях, в лесу, найти, заметить нас будет куда сложней.