Eve Aurton - Теряя себя

Новый день, в котором не будет боли, воспоминаний, чувства вины, сожалений, горячих рук Логана, лапающего мои ягодицы и целующего грудь слюнявыми поцелуями.

Тихий щелчок и внезапная свобода от его близости вытаскивают меня из прострации, и я недоуменно выпрямляюсь, глядя на пол перед собой, где темно-синей грудой лежит недвижимый Логан. Его голова неестественно вывернута, в уголке рта торчит кончик языка, а глаза уродливо выпучены, будто только что кто-то сильный сдавил его грудную клетку и разорвал легкие. Окидываю взглядом комнату, ощущая, как нижняя губа начинает непроизвольно дрожать, и дыхание перехватывает от смутных догадок. Знакомый аромат невесомым кружевом стелется по воздуху, и я не сдерживаю рваный всхлип, точно зная, что мой Господин здесь.

— Господин…

— Выглядишь ужасно, — его голос раздается где-то за спиной, и я напрягаюсь, прислушиваясь к тихой крадущейся поступи. Не знаю, радоваться мне или плакать, потому что его тон не несет в себе ни одной положительной эмоции, только ледяное равнодушие, смешанное с превосходством и ненавистью, которая опаляет меня, пока он медленно обходит вокруг, переступает через мертвое тело Логана и останавливается напротив. Безразличный взгляд скользит по моему лицу, спускается на грудь, зависает на бедрах, которые я тут же сжимаю, и вновь возвращается назад, встречаясь с моим, испуганным. Замечаю, как дергается мускул на его лице, словно ярость, которую от так тщательно скрывает, пытается вырваться наружу, и поджимаю губы, совершенно не зная, как оправдаться. Да и стоит ли, ведь теперь мне не нужно его доверие. Хватит. — Как тебе свобода, Джиллиан? Понравилась? — он говорит это язвительным тоном, по дороге до стола, где садится на стул и открывает оставленную там папку. Шелест переворачиваемых им листов режет по ушам, и я стараюсь смотреть куда угодно, но только не вниз, где лежит превратившийся в бесполезную груду мяса Логан. — Отвечай, Джиллиан.

— Не успела прочувствовать.

На этой фразе он отвлекается от просмотра дела и бросает на меня быстрый взгляд. В нем появляется что-то хищное и опасное, вынуждающее меня прикусить язык и вспомнить, с кем я сейчас разговариваю. Как бы сильна не была моя ненависть, я не должна забывать, кто передо мной — лицемер, прикрывающийся благородством и сладкими речами о доверии, представления о котором даже не имеет; тысячелетний вампир, способный в одно мгновение лишить меня жизни, и Логан прямое доказательство этому.

— Какая удивительная способность, ma fille. Всего за день ты успела ввязаться в дело, грозящее тебе смертной казнью. И если бы я тебя не знал, то вполне мог поверить фактам, но мне проще узреть в этом совпадение, чем вообразить, что ты являешься частью заговора, — Рэми откидывается на спинку стула, безотрывно смотря на меня и барабаня пальцами одной руки по столешнице. До меня с трудом доходят его слова о смертной казни, и я наконец в полной мере осознаю, насколько была близка к ней. Меня бы убили, стерли, раздавили, просто из-за того, что я оказалась в ненужном месте и в ненужное время. Вряд ли кто-нибудь из «продажных» прислушался бы к моим словам.

Устало опускаю голову, практически не чувствуя боли и не различая надежды — слишком много событий, чтобы я могла выдержать, но будто назло всему мое сердце продолжает биться. Почему бы ему не остановиться прямо сейчас? Давай же.

— В тебе кто-нибудь был, Джиллиан?

— Что?

— Скажу проще: кто-нибудь из них тебя трахал? — он указывает пальцем на лежащего в моих ногах Логана, а я растерянно мотаю головой, не понимая, причем здесь это. Неужели ему так важно, чтобы меня больше никто не касался? Что это за маниакальное чувство собственничества?

— Нет.

— Но могли. Думаю, тебе стоит сказать спасибо за то, что я появился вовремя, а заодно извиниться, — Рэми плавно поднимается с места, совершенно хладнокровно проходит мимо трупа и встает прямо передо мной, наверняка ожидая моих извинений. Быть может, я и виновата, но куда в меньшей степени, чем он. По крайней мере, мои действия не привели к смерти близкого ему человека. Так что я не собираюсь распинаться, даже если он оставит меня здесь, на растерзание закона. Тянусь на носочках, пытаясь облегчить боль в запястьях, и шепчу тихое «нет», когда он склоняет голову чуть вбок, продолжая пристально смотреть в мои глаза. — Что ты сказала?

— Мне не за что просить прощения.

Его брови взмывают вверх, и губы изгибаются в иронично сдержанной ухмылке, будто вся моя бравада кажется ему лишь неумелой актерской игрой. Я жду, когда он вцепится в мое горло или сломает шею, но вместо этого он поднимает руку и одним легким движением, потянув цепь вниз, разрывает ее. Это происходит так неожиданно, что я, не успев встать на ослабшие ноги, падаю на пол, почти ударяясь лицом о его ботинки. Блаженно вытягиваю руки, разминая мышцы и чувствуя, как начинает щипать затекшие пальцы. Неприятные ощущения поднимаются выше, к плечу, и я шиплю сквозь стиснутые зубы, сжимая кулаки и тяжело дыша.

— Проси прощения, Джиллиан, — снова повторяет он, пока я прижимаю к груди разорванное платье и с трудом сажусь на пол, подгибая под себя ноги. Задираю голову кверху, с напускной смелостью заглядывая в его глаза, горящие огнем ярости, но не сдаюсь. Не сейчас. И пусть я поступаю глупо, едва избежав смерти вновь нарываясь на нее, но я не хочу извиняться, только не перед тем, кто предал меня.

— Только после вас, мой Господин, — мои руки трясутся, и в наступившем напряжении ясно слышится звон металла, практически оглушающий меня. С замирающим сердцем наблюдаю за тем, как его лицо приобретает хищные черты, и громко вскрикиваю, когда он грубо хватает меня за предплечье, вынуждая подняться на трясущиеся от усталости ноги.

— И перед кем же я должен извиниться, ma courageuse petite fille? [28] ma courageuse petite fille — фр. моя отважная маленькая девочка?

— Хотя бы перед Айрин, ведь обещанные вами деньги так и не были перечислены. Моя сестра мертва, вы не сдержали слово и будете гореть в аду, том самом, о котором рассказывали, — до последнего пытаюсь быть сильной, но при упоминании о сестре моя выдержка дает трещину, а потом и вовсе ломается, рассыпаясь на мелкие-мелкие осколки, которые, наверное, больше не собрать. И вся я теперь состою из этих самых осколков: преданная, обманутая, одинокая и жалкая. Жалкая настолько, что мне становится стыдно, ведь даже обвинить в этом некого — все, что со мной произошло — это моя, и только моя вина. Мне не стоило искать лучшей жизни, не стоило покидать Изоляцию и бросать маму. Мне много чего не стоило, но слишком поздно я понимаю это. Слезы застилают глаза, и лицо Господина расплывается в бесформенное пятно, когда он склоняется надо мной и шипит: