Марта Брокенброу - Игра в Любовь и Смерть

Итан припарковался у каменного здания «Инкуайрера». Мир вокруг казался ярко очерченным, словно кто-то навел солнцу резкость. Итан замечал все: трещины на тротуаре, отсутствующие пальцы голубя, клюющего объедки на помойке, каплю горчицы на брючине швейцара.

— Добрый день, мистер Торн. — Швейцар приподнял шляпу.

— Добрый день, мистер Боулз, — ответил Итан, вовремя вспомнив имя собеседника.

В портфеле он нес статью о Гувервилле. Слова, которые очутились на бумаге только с помощью Генри. Больше никогда. Не то чтобы Итан хотел поведать миру о своей беде. У него просто не осталось сил продолжать притворяться. Генри выгнали из дома, через пару месяцев начнутся занятия в университете, и работавшая до сих пор уловка казалась дорогой, закончившейся крутым обрывом.

Внутри здания было жарко и пахло бутербродами, кофе и застарелым сигаретным дымом. Эти три запаха у него всегда ассоциировались с будущим, в котором теперь он уже не был уверен. Не мог видеть дальше настоящего.

Он проехал с лифтером наверх, ощущая, как вспотела ладонь на ручке портфеля. Облизнул губы, мечтая о стакане прохладной воды. Лифт остановился, двери открылись, и перед Итаном предстала шумная новостная редакция: звонили телефоны, кричали журналисты, щелкали клавиши печатных машинок.

— С чем пожаловал? — Редактор городских новостей, Роджер Ганнер, не тратил времени на пустые разговоры.

— Принес статью о Гувервилле.

Ганнер поправил козырек кепки и потер ладони.

— Наконец-то. Ну что, нашел доказательства, что они производят алкоголь и не платят налоги?

— Нет, ничего такого. Я нашел другую тему, — ответил Итан и сам удивился, как непринужденно солгал. Но ведь он тренировался годами.

— Да? — Ганнер откинулся на спинку стула, снял кепку и вытер лоб. — Ну-с, взглянем.

Итан открыл портфель и вытащил листы бумаги. Ранее он засыпал стенографистку комплиментами, и она согласилась набрать рукописный текст Генри на машинке. Потрясающе, что добрым словом и улыбкой можно заставить человека сделать что угодно. Если бы отец иногда прибегал к такому способу, мама не стала бы такой дерганой.

Ганнер выхватил у него статью, и Итан собрался уходить. Возможно, стоит выпить пива. Он никогда не любил смотреть, как его статьи читают, не только потому что боялся услышать чужое мнение, но и потому что читающие люди напоминали ему о том, что сам он неспособен складывать слова в предложения. Наблюдать, как чужие глаза скользят по строчкам, было сродни ковырянию в ране.

Ганнер поднял глаза, прежде чем перелистнуть страницу.

— То есть ты хочешь предложить это в печать?

Итан знал, о чем на самом деле спрашивает редактор: «Ты уверен, что хочешь поругаться с отцом?»

— Да. — Как мало это все теперь значило.

— Хорошая статья, — похвалил Ганнер. — Твоему старику не понравится, но написано здорово, парень. И о важном.

Такая похвала — уже зеленый свет.

— Спасибо.

Редактор вернулся к чтению, красным карандашом делая пометки на полях. Внезапно он поднял голову.

— Проваливай, Торн. Займись чем-нибудь. Ты мне свет загораживаешь.

Итан улыбнулся и зашагал к лифту, в последний раз глядя на обшарпанную обстановку редакции и мужчин, закатавших рукава рубашек до локтей и стряхивающих пепел с сигарет прямо на столы. Иногда это захламленное помещение казалось ему самым интересным местом в мире. Местом, где люди кричали, стучали кулаками по столам и вытаскивали правду отовсюду, где бы она ни скрывалась. Местом, где на глазах творилась история и разбивались сердца.

Итан никогда не чувствовал себя там своим, как и в кабинете издателя на верхнем этаже, где его отец и другие власть имущие подталкивали мир в нужном им направлении. В их присутствии Итан всегда казался себе осколком стекла, маленьким и прозрачным. Ему не было места нигде. Если бы не верность и порядочность Генри, отец давно списал бы Итана со счетов. Он всегда это знал, но не был готов к тому, что реальность окажется столь жестокой. Нужно достать книгу Джеймса, пока никто его не опередил. Нужно узнать, что там внутри, и, если понадобится, уничтожить ее, пока его позор не стал известен всем.

***

Теперь, когда у Итана не было профессиональной необходимости посещать Гувервилль, он хотел сохранить свой визит в тайне. Жители Гувервилля не станут его судить, поскольку они далеко не сплетники, а Итан и Джеймс были не единственными, кто пришел к пониманию своей сущности. Но Итан все равно постоянно чувствовал, будто за ним следят.

Он остановился на краю лагеря. Ветерок поднимал в воздух пыль, смазывая горизонт и придавая пробивающимся сквозь облака солнечным лучам потусторонний вид. Что-то заставило Итана повернуть голову, и он увидел Джеймса, который стоял в тени у стены церкви, не шевелясь, будто на фотографии.

Джеймс оттолкнулся от стены и зашагал к своей лачуге. Оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что Итан идет следом. Оглядываться было необязательно: Итан сразу же устремился за ним.

Джеймс ногой захлопнул дверь. Свет и тень слились в полутьме. Юноши обнялись, и Итан почувствовал грудью очертания книги. Он помог Джеймсу снять пиджак, запомнив, куда тот приземлился. А потом обе их рубашки полетели на пол, и Итан пожалел, что не может влиться в могучую грудь Джеймса, пасть под ударами его колотящегося сердца.

— Не спеши, — прошептал ему на ухо Джеймс. — У нас есть время.

Итан не мог не спешить. Их время было почти на исходе. Или станет, как только он найдет в себе силы порвать с Джеймсом.

— Ты голоден? — спросил тот, отстраняясь.

Вопрос показался Итану забавным, и вскоре они оба хохотали до слез.

— Я сдал статью, — поделился Итан, отсмеявшись.

— И?

— Редактору она понравилась. А отец ее возненавидит.

— А ты сам как думаешь? — Джеймс зажег фонарь.

— Я? — Итан даже не пытался сформировать собственное мнение. Оно ведь ни на что не влияло.

— Мы должны любить то, что создаем, — сказал Джеймс. — Так мы отличаем истинное от ложного. — Он отодвинул фонарь.

Близость с Джеймсом была всем, чего Итан хотел и желал, всем, что его печалило и ужасало. После Джеймс держал его в объятиях на своей самодельной кровати, нашептывая слова утешения, пока веки Итана не потяжелели. Немного поборовшись со сном, он сдался.

Проснулся он в одиночестве. Подтянул голые ноги к груди, пытаясь убедить себя, что он тот же самый человек, каким был до того, как это все случилось, до того, как узнал о себе правду.

Он надел брюки и рубашку, нашел носки и ботинки. Как мог, пригладил волосы. Пиджак Джеймса лежал в углу. Итан коснулся книги и заколебался. Затем все же вытащил ее и восхитился изящными узорами на кожаном переплете. Он не стал открывать книгу, поскольку даже не надеялся, что сможет ее прочесть. Но если он ее заберет, больше никто ее не увидит. Итану до смерти хотелось узнать, что же писал в ней Джеймс. Чувствовал ли он то же самое, или даже в этом Итан был одинок?