Разбуди меня (СИ)

Малфой заскрежетал зубами, но виду не подал. Команда была уже близко, а он не хотел попадаться Монтегю на глаза, поэтому развернулся на месте, взметнув снег полами мантии, и быстро направился к замку, бросив напоследок Нотту:

— Подумай над моим предложением. Это единственный реальный шанс.

— Ну, как твой отчёт? — спросил Виктор, с аппетитом уплетая стейк, блюдо с которым появилось перед ним тотчас же, едва он сел за стол Гриффиндора. Надеждам Гермионы не суждено было сбыться: хоть и привычное время ужина давно прошло, в зале насчитывалось сотни три трапезничающих, что составляло примерно половину школы. Связано это было, скорее всего, с тем, что большинство учеников после занятий предпочли сидению в замке катание на санках или коньках, и теперь, вернувшись с морозной улицы, ринулись в тёплый Большой зал, чтобы подкрепиться.

— Всё в порядке, отчёт написан, — коротко ответила Гермиона, невольно бросая взгляд на слизеринский стол, где к её облегчению совершенно точно не было никого из семикурсников.

— Кто бы сомневался, — сказал Виктор без всякого намёка на сарказм. — Слушай, я почти две недели был с командой и только вчера вернулся с общих сборов...

Гермиона чуть улыбнулась уголком рта.

— Я заметила. Поэтому по понедельникам и четвергам вместо защиты у нас были дополнительные уроки заклинаний. Выходит, ты незаменим.

— Выходит, что так, — добродушно, но несколько натянуто рассмеялся Виктор. — Наверное, я много чего пропустил в Хогвартсе...

— Да ничего особенного не пропустил, — машинально откликнулась Гермиона, пожимая плечами. — В школе всё как обычно: уроки, домашние задания, квиддич. Лучше расскажи, как прошли твои последние матчи?

Крам удивился, но не стал выяснять, какова истинная природа повышенного интереса его собеседницы к квиддичу — искренняя любознательность или просто дань вежливости.

— Матчи прошли прекрасно, мы вчистую обыграли Уэльс, Словакию и Австрию, — ответил он.

— Молодцы! — похвалила Гермиона, глядя на доверху наполненные едой тарелки, стоящие на столе, но не испытывая желания попробовать хоть что-то. Похоже, она растеряла свой аппетит по дороге сюда... или была сыта мыслями об одном человеке. — А как сыграли с Ирландией? Они же ваши принципиальные соперники.

Крам опустил голову. Казалось, он немного волнуется, и это вновь разбудило в Гермионе её привычное любопытство.

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

Гриффиндорка подняла брови, и не пытаясь скрыть удивление.

— Ты хотел поговорить... о матче со сборной Ирландии?

Виктор положил локти на стол и сцепил пальцы.

— Скорее, о... об одном игроке из этой сборной.

Гермиона неестественно выпрямилась, глядя на него в полном недоумении.

Виктор вздохнул.

— Моран. Эйрин Моран, охотница. Помнишь её?

— Да, кажется... — ей вдруг вспомнился плакат в шатре Уизли, изображавший ирландскую команду, и среди всех игроков — улыбчивая, небольшого роста девушка со светло-рыжими волосами, словно шутя поигрывающая большим квоффлом...

Неужели Виктор клонит к...

— Да, да, помню! На Чемпионате мира девяносто четвёртого эта охотница забила не один гол в кольца вашей команды.

Гермиона резко осеклась, подумав, что эти слова могут расстроить Виктора, но он, напротив, с восторгом закивал.

— О, она потрясающе играет! Я раньше ненавидел ирландцев; загонщики из их сборной все эти годы не упускали случая напомнить нам о поражении! Но Эйрин... она совсем другая, понимаешь?

Он взглянул на Гермиону с каким-то тревожным нетерпением, но она лишь улыбнулась, спокойно глядя ему в глаза.

— Понимаю. Порой вот так смотришь на человека, которого вроде давно знаешь, и только сейчас до тебя доходит, что на самом деле все эти годы ты не знал его ни капельки. И ты сам себе дивишься: как же я не замечал его раньше?

— В точку, — подмигнул Виктор, поглощённый своими мыслями и не уловивший в только что словах Гермионы скрытый смысл. Ведь сказанное относилось, скорее, лично к ней, чем к людям в общем. — Так вот, после матча мы с ней разговорились, посидели в магловском пабе, погуляли, и тут я понял...

Он вдруг взял руки Гермионы в свои и снова посмотрел на неё с некоторой тревогой.

— Меня только одно беспокоит... Как к этому отнесёшься ты?

Гермиона ответила не раздумывая:

— Разумеется, хорошо. Я очень рада за тебя, Виктор.

— Но мне придётся покинуть Англию по окончании учебного года. Покинуть тебя.

Гермиона осторожно высвободила руки.

— Прошу, только не нужно чувствовать себя виноватым. Мы с тобой всегда ладили, и я уверена, что отношения с Эйрин нисколько этому не помешают. Я правда очень рада за тебя!

— Но я уеду... возможно, навсегда.

Боже мой, и почему эти слова вызывают во мне облегчение, когда должны вызывать грусть?

Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, почему.

— Мы и раньше нечасто виделись, — ответила Гермиона, даже не пытаясь строить из себя огорчённую и всеми брошенную жертву. Зал понемногу пустел. — Если хочешь, будем переписываться как прежде. Ну, и если Эйрин будет не против. В любом случае здорово, что ты теперь не один.

— Да! Просто мы... я уеду и не смогу быть рядом с тобой, не смогу тебя защитить.

Гермиона хлопнула рукой по своей сумке, из кармана которой торчала волшебная палочка.

— Мы уже не раз говорили об этом. Я справлюсь, не волнуйся. А всё-таки забавно вышло: ведь, получается, ты тоже не продержишься на должности преподавателя защиты от Тёмных искусств дольше года. Но в этот раз, слава Мерлину, это связано не с проклятием.

Крам не смог сдержать улыбку.

— Да, ты права. И всё же прости меня. Наверное, я должен был продолжать за тебя бороться.

— Виктор, что значит «должен»? Это чувства, им нельзя приказывать или распоряжаться ими. Я всегда относилась к тебе как к другу, с которым невероятно легко и интересно, который старше и сильнее, который всегда готов прийти на помощь... но не более того. — Она внимательно смотрела прямо в его чёрные глаза, надеясь, что не увидит в них обиды. — Спасибо тебе за всё. Ты первый, кто меня поцеловал; ты вообще первый парень в моей жизни. Гарри и Рон были совсем дети, а ты так робко и мило ухаживал, просиживая со мной в библиотеке целые вечера. Спасибо, что не был груб или слишком настойчив; в пятнадцать лет меня бы это сильно испугало, и, кто знает — вдруг после этого я бы боялась всех мальчишек как огня? Но мне повезло.

Она внезапно замолчала, поняв, что высказала всё, что было у неё на душе. Хотя Виктору предстояло ещё около четырёх месяцев преподавать в Хогвартсе, ей казалось, что открыть ему всю правду нужно сейчас. Это был истинный конец их отношений — Крам больше не участвовал в борьбе за её сердце, а у того, кому она подсознательно уже готова была это сердце отдать, не осталось явных конкурентов.