Лесса Каури - Стрекоза для покойника (СИ)

— Не зли меня, ведьма, а то зацелую, — со смехом ответил Гаранин, запуская жадные руки под одеяло.

На втором этаже послышалась возня.

Хохоча, Лука выбралась из постели:

— Отстань, Гаранин, Алуся проснулась!

— Никакой личной жизни теперь, — проворчал Яр, поднимаясь и идя за ней на кухню.

И вдруг насторожился — за забором взревел и замолк мотор припарковавшегося авто.

— Это еще кто? — удивилась Лука, спешно натягивая джинсы, рубашку и пряча котенка за пазуху.

Яр смотрел на дверь с очень странным выражением лица. Похоже, он знал, кто нарочито громко хлопает калиткой и идет по протоптанной в снегу тропинке к дому — широким, тяжелым шагом.

В дверь деликатно постучали. Толкнули створку.

На пороге стоял Борис Сергеевич Гаранин, держащий в одной руке пакеты из супермаркета, а в другой старую картонную коробку, для крепости перевязанную бечевкой.

— Э-э… Доброе утро! — поздоровался Яр и умолк. Кажется, остальные слова он вовсе позабыл.

Борис тоже молчал.

— Здравствуйте, Борис Сергеевич! — взяла дело в свои руки Лука. Обняла спустившуюся сверху и прижавшуюся к ней Алусю в махровом халате. — А мы как раз завтракать собрались! Вам уже все можно есть?

Гаранин-старший моргнул и поинтересовался:

— Что значит — все?

— Ну… вы же после операции!

— Ах это… — облегченно вздохнул он. — Ерунда! Мы быстро восстанавливаемся! Главное — выжить, остальное — дело наживное!

— А я вас, кажется, видела! — сообщила Алуся. — Давно! А что у вас в коробке?

— Это? — Борис осторожно поставил на пол между собой и девочкой коробку, будто в ней была бомба. — Это я случайно нашел на чердаке… Игрушки новогодние… Марина… твоя мама когда-то покупала! Подумал — скоро Новый год, вдруг пригодятся.

Яр молчал.

Гаранин-старший потоптался на месте, поставил рядом с коробкой пакеты с продуктами и шагнул к двери.

— Ну… Я, наверно, пойду!

Лука ничего не успела сказать, ее опередила Алуся. Шагнула вперед, подняла коробку.

— Подождите… Вас ведь Борис зовут? Это вы маме сервант сделали? Вы Яра папа, да? А правда мама эти игрушки покупала? А вы знаете, какую мы елку нарядим?

Лука, одной рукой прижимая к себе затихшего котенка, подняла тяжеленные пакеты и сунула их Яру. За плечо развернула его в сторону кухни:

— Топай, давай! Завтрак будем вместе готовить, даже не думай отлынивать! И, между прочим, ты так и не рассказал мне, как вы завалили ту тварь! Как ее… умкову!

Яр кинул взгляд через плечо на Бориса Сергеевича, которого Алуся крепко держала за полу пальто одной рукой (другой держала коробку), и, пожав плечами, ответил:

— Это наша с отцом работа — заваливать тварей. Да и котел там газовый был… Пригодился.

Лука сидела в кресле гостевой комнаты Прядиловых и, почесывая пузо развалившемуся у ее ног Семен Семенычу, разглядывала незнакомку, стоящую у окна к ней спиной. На оконном стекле уже были наклеены новогодние картинки: Дед Мороз в санях, несколько снежинок и улыбающаяся елка.

Невысокая худая женщина с коротко стриженными черными волосами совсем не походила ни на Эмму Висенте, ни на старинную фотографию милой и кудрявой дамы, виденную Лукой на столе в кабинете. И звали ее по-другому — Анной. Однако фамилия была та же. Этьенна Вильевна представила женщину Луке, как старшую сестру Эммы, жившую за рубежом и приехавшую, чтобы вступить в права наследования имущества и бизнеса, оставшихся после младшей сестры.

Анна Висенте обернулась и посмотрела на Луку взглядом карих глаз, от которых хотелось спрятаться куда-нибудь… в бункер. На лацкане ее черного бархатного пиджака переливалась маленькой радугой брошь. Она поправила ее — и в жесте тонкой руки Лука ощутила сильнейшую нервозность.

— Мы познакомились случайно, в Ницце, — вдруг заговорила Анна. — Он рисовал, а я просто гуляла по набережной. Меня переполнял собственный Дар, казалось, могу изменить к лучшему весь мир! Он окликнул: «Девушка, вы знаете, что просто светитесь от счастья? Могу я вас нарисовать?» Окликнул по-итальянски, но с акцентом, в котором я безошибочно узнала родной. И ответила ему по-русски: «А вы умеете рисовать счастье?» Он улыбнулся… У него уже в молодости были такие морщинки, знаешь, вокруг уголков глаз и губ. Когда видишь их, понимаешь, что человек добр и улыбчив, и самой хочется улыбаться… «Я умею ловить свет, — серьезно ответил он, — попробую поймать и свое счастье!» С того дня мы почти не расставались… с твоим отцом.

Лука перестала гладить мопса. Тот недовольно захрюкал и засучил лапами, пытаясь достать ее руку.

— Провидение идет своими путями, — помолчав, продолжила Анна, — не случись тогда, двадцать лет назад, подмены, не будь я убеждена, что ты умерла — ты оказалась бы под ударом, как и я, и кто знает, на что пошел бы Богдан Выдра, стремясь овладеть брошью с запаянным в нем лепестком Вселенского цветка! Не погибни я от его рук, не стань привидением, тем, кому ведомо и прошлое, и будущее, — так бы и не узнала о том, что ты жива. Лиза… Лизонька…

Ее голос прервался. Она схватилась за горло, словно произнесенное имя было накинутой на него удавкой.

Лука смотрела на эту красивую немолодую женщину и понимала, что совсем не знает ее. И что если сказанное ей правда — Виктор Литвин, чья часть души была заключена в коте Вольдемаре, был ее отцом, отдавшим свою жизнь за спасение семьи. Отцом, которого она не знала человеком, но узнала призраком. А сейчас судьба давала ей шанс вернуть родного человека! Уже второй шанс!

— Лиза, подойди… — шепотом попросила Анна.

Лука встала и пошла к ней. С прямой спиной, как к доске в школе, когда не знаешь, что отвечать, но держишь лицо. И вдруг бросилась… Обняла и, глотая сердитые слезы, сказала:

— Меня зовут Лука.

Гаранин ждал ее в припаркованной на улице машине. Когда Лука села в салон, произнес, словно не заметил заплаканного лица, взбудоражено расширенных зрачков:

— Вольдемар прогрыз шланг в душевой. Придется сейчас ехать на рынок, покупать.

— Поедем, — тихо согласилась Лука.

Никак не могла отойти от встречи с Анной… с мамой. Как ни старалась держаться, утешая ее, расплакалась сама. Так они и ревели у украшенного новогоднего окна, а за ним мир продолжал жить своей безумной-безумной-безумной жизнью.

Яр завел мотор, тронул машину с места и добавил:

— Новый год будем справлять не дома…

— Да? — вяло заинтересовалась Лука. — А где?

— У твоих.

Глаза еще щипало от слез, Лука щурилась, отчего заснеженный город казался расплывающимся, нереальным, выступившим из сна, даже несмотря на яркие огни иллюминации. Где-то в другой жизни остались универ, работа в клубе, обыденные дни и одинокие ночи. Что-то оттуда вернется, что-то изменилось навсегда…