Лора Вайс - Весна

- Тогда что мне выбрать, дедушка? Кого предать? Лана али мать с отцом?

- А ты подумай, как следует. Но с решеньем не тяни, Боги ждать не будут.

- Да лучше б Перун забрал мою душу.

- Не нужна она ему, душа-то… Ему твоей покорности надобно, а коль не покоришься, то будет он мучить тебя. А покуда ты заплутала в распрях людских, то и чинить преграды тебе в разы проще. Сама подумай, сейчас ты для всех его ударов открытая. Там муж нелюбимый, там родители стареющие, там молва людская, вот ты и скачешь как вошь на гребешке. Но стоит выйти из этого круга, так задышишь по-новому. А люди, что они, с них все как с гуся вода, побеснуются и скоро уж успокоятся.

- Но как же я мать с отцом предам? Их прочь из деревни погонят, позорить будут.

- Боги на то и создали род людской, чтобы существовал он вопреки всем преградам, чтоб волю свою в кузне горестей и боли ковал. И ты для своих родичей очередное испытанье, коль выдержат они его, то заслужат уваженья пред духами, в мир иной пойдут с почестями.

Когда Леший докурил, то встал с коряги, отряхнул штаны с рубахой, и собрался было покинуть Весну, но остановился и добавил на прощанье:

- А лучше, правду матери с отцом поведай. Они достаточно прожили на белом свете, мудростью обзавестись успели, глядишь, и подсобят советом.

Слова старичка приободрили деву. А вдруг Леший прав и надобно-то всего-навсего правду родимым поведать? Не вороги же они дитю своему? Поймут, пожалеют… Но, вдруг не поймут? Осудят? А хуже-то всего не это, а наказ Старейшины выгнать их из родного дома, тогда что будет? И снова заболела голова у красы, не могла она проявить характера и выбор сделать, никак не могла.

И только Весна хотела дальше в путь отправиться, как возник пред ней запыхавшийся Лан. Тогда слезы заблестели в очах девицы, кинулась она в объятья к любимому, прижалась к его груди, а Лан обхватил ее в ответ и замерли оба. Так и стояли они неведомо сколько времени. Надышаться друг другом не могли, все ж почти год не виделись.

- Знаешь, вот прижалась к тебе, - прошептала Весна, - и все страхи отступили. Так бы и стояла, не отпускала…

- Будто и не было расставанья, будто не отпускал тебя, - произнес в ответ Лан.

Ушли двое подальше в лес, чтоб авось не увидал кто. Пока бродили по чаще, все за руки держались, целовались, а промежду прочим беседы вели.

- Не могу я без тебя, никак не могу. Нам суждено было повстречаться, токмо Боги ошиблись, не воевать нам наказано, а любить друг друга, – говорила дева.

- Теперь надобно сию мысль как-то до них донести. Велес-то за нас будет, а вот Перун… С Богами не повоюешь, пред ними мы аки котята слепые, ежели захотят растоптать - растопчут и не поморщатся.

- Знаю… Оттого-то и печально.

- Но без тебя я боле служить Велесу не стану.

Тут до ушей обоих донеслись чарующие звуки, то были русалочьи песни. И доносились они с берега озера, что скрылось в дебрях лесной чащи. Лан с Весной подошли поближе, а потом и вовсе вышли к воде. Русалки их сразу заметили, но прятаться не стали, все ж то не злыдни какие пожаловали, а парочка влюбленная, да еще и особенная, посему продолжили девы свое волшебное пение. Затянули грустную старинную песню о любви о разлуке, будто почувствовали настроенье гостей непрошенных.

И покамест Весна с Ланом чувствами наслаждались, Перун решил не медлить с расправой. Придумал он, как наказать дитя свое нерадивое. Обратился громовержец охотником, да отправился в деревню, задумал повстречаться с Отаем. Искать того долго не пришлось, у колодца встретились, Отай стоял с ребятней местной, помогал им воду таскать.

- Здравица желаю! – громко произнес Перун.

Охотником он смотрелся бравым: сажень в плечах, росту богатырского, борода лощеная, взгляд суровый, но не лишенный доброты, одежа расшитая древними символами, медвежья шкура на плечах, значится, поборол могучего зверя, посему достоин уваженья. Отай склонил голову пред ним:

- И тебе доброго здравия, охотник! Издалека пожаловал?

- Издалека. Пошел на оленя, да заплутал малость. С самого утра брожу по здешним лесам, а потом божьей волей повстречал местных, они путь к деревне и указали.

- Поди притомился? На вот, водицы испей, - Отай протянул чарку с водой охотнику.

- Благодарствую! Как тебя звать-то?

- Отаем.

- А я Горан, - как испил охотник, так вернул Отаю чарку. – А много ль у вас охотников в деревне?

- Есть пара-тройка… Один, правда, старый совсем.

- Слыхивал, что у вас среди охотников даже девица имеется, - засмеялся Горан.

- Имеется, - без особой радости ответил Отай. – Даже больше, жена она мне.

- Твоя жена? – удивился охотник.

- А то чья же! Моя! А на кой интересуешься?

- Из любопытства. Видал я в лесу деву охотницу, токмо не одна она была. Вот и подумал, никак с мужем по лесу бродит.

Сию же секунду глаза Отая вспыхнули, лицо пятнами пошло:

- Попутал ты видать что-то, охотник, - сквозь зубы процедил Отай.

- Я, парень, говорю как есть. А уж кто кому кем приходится – не моё то дело.

- Коль начал, так продолжай. С кем видел охотницу?

- А мне почём знать? Мужик с ней был здоровенный, выше моего будет. Похож на охотника. А она рядом с ним аки пичужка. Эх, красивая девка… У ней еще лук был со стрелами. Я ж хотел поначалу у них дорогу поспрошать, но они уж больно миловались, посему решил не мешать делам сердешным.

И пока говорил самозванец, все на Отая глядел, а тот свирепел на глазах, глядишь, еще чуть-чуть и пар из ушей повалил бы, но Отай справился с порывом:

- Благодарствую, Горан! - ответил он на выдохе. – Видать и правда, не моя то жена была. Моя не лучница, она все силки ставит. Как ни обучал стрельбе, ничего не вышло, - решил Отай соврать, покуда такого позора он вынесть не мог.

- Ну, не твоя, значится, не твоя. Ладно, пойду я, - протянул руку охотник на прощание. – Путь до родных земель неблизкий, жена дома с детями дожидаются, небось испереживались все.

- Доброго пути, Горан! - Отай пожал ему руку, но сил в его рукопожатии совсем не было, подкосили слова Перуна парня, ой как подкосили.

Возвращался Отай домой на ватных ногах, ничего и никого вокруг не замечал. Мать-то его кликала, чтобы помог из сарая муки принесть, отец звал телегу поглядеть, но все мимо ушей Отая прошло. Вошел он в избу, прошел в светелку, сел на их с Весной кровать, и обхватил голову руками так, что аж покраснели те. И не хотел он верить словам пришлого охотника, но слова Горана никак не шли из головы.

Вот почему не допускала она его к себе, вот почему гнала! Стерва окаянная! Изменщица!

- Ну, ничего, ты токмо появись в избе, - зашептал Отай. – За все ответишь! Проведу по деревне в чем мать родила, змея подколодная. Розгами выпорю прилюдно! Будешь еще у меня в ногах валяться, молить о прощении, но глух и слеп останусь к мольбам твоим, волочайка[4] проклятая.