Елена Ершова - Неживая вода

Он вздохнул и снова потрогал висящий на шее амулет, но теперь все происшедшее казалось сном. Нехорошим сном, который следовало забыть.

Он подсадил Марьяну на высокий порожек вагона, шагнул за ней следом.

– Долго ли нам ехать?

– Сутки до Перевесенки, а там сделаем пересадку в направлении Гласова, еще денек – и дома.

– Далеко забрались, – улыбнулся Игнат.

Он прошел по узкому проходу вагона, сверяясь с билетом. Рядом в плацкарте оказалась пожилая чета, которая безуспешно пыталась забросить тюки на багажную полку.

– Позвольте помогу!

Игнат поднял перевязанный ремнями куль, закинул его наверх и отодвинул подальше к стене для верности.

– Спасибо, сыночек, – заулыбалась старушка. – Ишь, богатырь какой!

Она подмигнула Марьяне:

– Твой?

Девушка зарделась и отвела глаза.

– Что ж мне ответить? – шепнула она Игнату.

Он засмеялся:

– Отвечай как есть!

Они расселись по местам. Старики принялись распаковывать аккуратно уложенные в фольгу кусочки колбасы и вареную картошку в мундире. Марьяна тоже положила рядом бутерброды и упаковку чая.

– А все же мне не верится, – вслух сказала она. – Даже не верится, что мы вот так, вместе, сидим сейчас в поезде и едем домой. Может, это сон?

– Сон кончился, Марьян, – ответил Игнат. – Только сейчас началась реальность.

Он потрепал ее по плечу и поцеловал в теплый висок.

Старичок тем временем выглянул в окно и покачал головой.

– Уж два часа пополудни, а все не едем. Задерживаемся, что ли?

Игнат вспомнил, что у него тоже есть часы, и вынул из кармана. Блеснула посеребренная крышка с выгравированным узором. Игнат откинул ее щелчком ногтя и уведомил всех:

– До двух еще пять минут, деда. Если, конечно, мои не врут…

И замолчал, застыл на месте. В вагоне похолодало, а в животе заныло, скрутило узлом внутренности от нахлынувшего страха. Потому что на крышке Игнат увидел гравировку – птицу с человечьей головой, увенчанной короной. То самое изображение, что встретилось ему в жилище ведьмы и вензель с которого в точности повторял рисунок на металлическом амулете, подаренном чертом.

Часам этим сноса не будет.

Руки Игната задрожали. Он не сразу почувствовал, как Марьяна настойчиво теребит его за плечо:

– Что с тобой, Игнаш? В порядке?

Он сглотнул вставший в горле ком, согласно опустил отяжелевшую голову:

– В… порядке.

И захлопнул крышку. В висках дробными молоточками стучал пульс.

Мимо прошла молоденькая проводница с просьбой к провожающим освободить вагоны. Игнат отвернулся к окну, пытаясь справиться с волнением, и увидел, как мимо прошмыгнула знакомая рыжеволосая голова.

«Батя мой сказал, что откуда достал их, там много диковинок».

Игнат привстал, но в окне уже никого не было. Марьяна взяла его за руку и, неправильно истолковав его порыв, произнесла мягко:

– Не волнуйся, теперь у нас с тобой все будет хорошо.

– Да, – сказал он и выпростал руку. – Будет.

И шагнул в проход. Марьяна потянулась следом, крикнула:

– Куда ты?!

– Я сейчас, – отозвался Игнат, продираясь через выставленные ноги и сваленные в кучу, еще не разобранные тюки. – Мне надо… догнать того мальчика.

– Какого мальчика? Поезд уже отходит!

Он остановился в проходе, растерянно оглянулся через плечо. Марьяна застыла, прижав к груди ладони, глядя на Игната широко распахнутыми, оторопевшими глазами. Темная коса лежала на плече мертвой змеей.

– Ты меня прости, Марьян, – мягко произнес он. – Виноват я перед тобой, только перед другой я виноват еще больше. Не могу я с тобой поехать сейчас.

– Как же так… – прошептала она, глаза наполнились слезами.

Такой в последний раз и запомнил ее Игнат.

– Я тебя найду! – прокричал он, соскакивая на перрон. – Обязательно найду, слышишь? Прощай и не держи на меня зла!

Локомотив взревел, как раненый зверь. Ударил в небо крученый дымный столб, окутал Игната серым туманом. Туман поглотил и перрон, и поезд, уносящий в своем теплом нутре растерянную, плачущую Марьяну. Все это казалось теперь неважным.

А важна была только она. Только вещая птица, распростершая крылья над зачарованным миром. И тот из людей, кто голос ее услышит, пленится песнями и забудет обо всем на свете. И до той поры будет скитаться, пока не упадет замертво.

Все окунулось в дым. Все стало дымом: и проносящиеся мимо вагоны, и разбитое здание вокзала, и телеграфные столбы. Разлетелись дымными лоскутьями и провожающие, и торговки пирожками. Под ногами закачался и пошел трещинами старый перрон.

Поезд уходил, подбирая волочащийся дымный шлейф. Игнат чихнул несколько раз, вытер рукавом слезящиеся глаза. Вот показалось: плеснуло в стороне рыжим сполохом – это ребячья пятерня взлохматила непослушные вихры.

– Эй, Сенька! – окликнул Игнат. – Стой!

Мальчонка обернулся. Некоторое время тревожно выискивал окликнувшего. Вот взгляды пересеклись. А потом мальчик сорвался с места и кинулся прочь, ловко петляя между людьми.

– Да постой же!

Рыжая макушка нырнула и пропала в людском потоке. Потом появилась снова, но чуть дальше и левее. Не упустить бы!

Игнат бросился следом.

Сердце гулко отсчитывало удары, и, прижимая ладонь к ребрам, Игнат чувствовал прикосновение металла к вспотевшей коже. У него был ключ. Но у кого замок?

Мальчик снова забрал влево, и стало понятно, что бежит он к зданию вокзала. Поэтому Игнат без колебаний нырнул в самую толпу, надеясь сократить путь. И со всего маху влетел в дородную пирожницу. Деревянный лоток в ее руках подскочил, ветром взметнуло салфетку, и Игната осыпало взвесью из ванили и сахарной пудры.

– Ах ты! Черт безглазый! – завизжала тетка. – Гляди, куда летишь!

Игнат отпрянул, ладонью обтирая лицо, пробормотал что-то неразборчивое. Он попробовал обогнуть пирожницу, но та тяжело уронила на Игнатово плечо мясистую ладонь.

– Куды! А платить кто будет?

Игнат в отчаянии окинул проходящих мимо людей. Кто-то замедлил шаг и бросал на него заинтересованные взгляды, отчего внутри свернулся колючим комом страх. А рыжий вихор уже тонул в пестром людском потоке, и пирожница открыла густо напомаженные губы, чтобы призвать в свидетели начавшую собираться толпу. Тогда Игнат дернулся, указал пальцем вперед и хрипло вскрикнул, стараясь перекрыть лязг уходящего состава:

– Вор, вор! Кошель украл!

И засвистел, как когда-то в далеком детстве, распугивая голубей.

Пирожница опешила и сразу же отпустила Игната. А он, почуяв свободу, рванулся с места, теперь уже без стеснения распихивая толпу локтями и продолжая выкрикивать: