Галина Чередий - Ключик

Лейн шагнул вплотную к Сеймасу и заорал прямо в лицо.

— Своей?!! Никогда! Слышишь, никогда я не позволю демонскому ублюдку заполучить мою дочь! Не смей даже думать, даже хоть на секунду представлять своими похотливыми мозгами, что можешь Джимми своей назвать! Я скорее удавлю собственными руками, чем позволю ноги раздвинуть перед таким, как ты! А тебя, твареныш, уничтожу, сгною к чертовой матери. Ясно?

— Абсолютно, сэр. Вот только решать это не вам, — Сейм был просто непробиваем.

— Еще как мне! Я сегодня же подам рапорт с требованием перевести ее в другую группу.

— Да хоть на Луну! — рыкнул Сейм, сдерживая рвущегося к контролю монстра. — Я все равно не отступлюсь. А по поводу удавить… можете попытаться, конечно. Со мной. Но посмеете тронуть девушку хоть кончиком пальца, и, клянусь, я даже из мертвых восстану, но заставлю заплатить за каждую секунду ее боли.

Мизерная толика энергии монстра все же смогла найти брешь, и как Сейм ни старался остановить этот всплеск, она врезалась в подполковника, и у того пресеклось дыхание, и вынудила, схватившись за сердце, сделать шаг назад. Никогда Сейм не позволял высвободиться этой разрушительной мощи, даже на заданиях. Ни разу не дав свободу силе, клубившейся в нем годами в ожидании жертв, Сейм интуитивно знал, что она способна убить все живое без разбору. Этой смертоносной энергии было все равно, кому причинять вред, а тренироваться в ее направленном применении Сейм опасался, не будучи уверенным, что справится. Но стоящий перед ним человек посмел угрожать Джимми, и это делало монстра неуправляемым.

— Ты меня испугать пытаешься? МЕНЯ? — глаза Лейна расширились от неверия, когда он хватал воздух ртом.

— Я только предупреждаю, — Сейм уже пожалел, что не смог удержать выброс энергии, но ничего уже не поделаешь.

— Ты вообще в своем ли уме?

— Совершенно. Никогда еще ни в чем так не был уверен.

— Хочешь войны со мной, демонский выползок? — глаза Лейна превратились в щелки, а лицо пошло пятнами.

— Нет, сэр. Ни в коем случае. Это бы причинило боль Джимми. А я этого не могу позволить. Ни за что.

— И, тем не менее, считай, что твоя жизнь отныне превращается в ад.

— В таком случае я даже не замечу изменений, сэр, — равнодушно пожал плечами Сеймас.

Лейн, пронзив Сейма напоследок яростным взглядом, развернулся и зашагал к дому.

Эмма стояла у окна в гостиной и наблюдала за разговором мужчин из окна. Сердце подскакивало, как после выматывающего многочасового марш-броска, совершая при этом тошнотворные кульбиты при каждом резком движении отца. Он был в ярости. Эмма за годы совместного проживания видела его разным. Усталым, раздраженным, молчаливо-безучастным, даже пару раз по настоящему злым. Но такого, бьющего наотмашь бешенства, она не замечала за ним никогда. И ни разу эти эмоции не были направлены на нее. Сегодня же она впервые кожей ощутила обжигающий холод отцовского гнева. И еще. Еще в его глазах было нечто. Презрение? Но почему?

Эмма вздрогнула, когда поняла, что отец явно кричит что-то Сейму в лицо. Казалось, он желает буквально вцепиться в горло лейтенанту зубами. Боже, что же она, неразумная, натворила! Сеймас же стоял, как скала, и Эмма, даже будучи такой раздерганной, не могла не признать, что вся бушующая ярость отца буквально разбивалась об него, словно беснующие волны океана о прибрежные скалы. Это, наверное, просто ненормально в такой момент думать о том, как же невыносимо притягателен для нее этот мужчина, тогда как все вокруг напоминает настоящую катастрофу.

Отец резко развернулся и пошел к дому. А Сейм, опершись на капот джипа, посмотрел прямо на нее, безошибочно находя, и слегка кивнул. Он демонстративно расслабился, словно говоря ей, что не сдвинется с места и будет прямо тут.

Дверь открылась и закрылась с таким грохотом, что старые каменные стены дома завибрировали, проникаясь злостью хозяина, и даже сам воздух стал наполнен для Эммы тревогой. Она обернулась к отцу и, вытянувшись, стояла под его расчленяющим взглядом. Он молчал, но теперь презрение в его глазах читалось абсолютно отчетливо. Жаркий, удушливый стыд заполнил все тело и разум Эммы до самой последней клетки, и скрутил желудок тошнотой. Ее бросило в жар, и противный пот выступил на всем теле. Она и сама не понимала, за что чувствовала такую всеобъемлющую вину, но буквально задыхалась от нее.

— Ты меня разочаровала, Эмма, — прозвучавшие, наконец, слова отца показались Эмме неподъемным грузом, что упал на плечи и согнул позвоночник.

«Разочаровала, разочаровала, ты меня разочаровала!» Эти слова повисли огромными полыхающими буквами в воздухе комнаты, воплощая ее главный страх, лишая кровь кислорода.

— Я… — голос отказал служить ей, став просто скрипучим карканьем.

— Молчи! Столько лет, Эмма! Я потратил на тебя столько лет, надеясь воспитать достойного человека, несмотря на твое происхождение! Я тратил на тебя каждую свободную минуту своего времени. Стремился помочь тебе стать настоящим бойцом, профессионалом, достойным уважения товарищей. Кем-то, кто будет неуклонно стремиться добиться в своей жизни успеха, стать полезным для армии и всей страны в целом. Кем-то, кто заставит окружающих считаться с собой, невзирая на твой пол и то, кем ты являешься по факту рождения. И что же я вижу, стоило мне только выпустить тебя из-под своего контроля? — каждое слово было как брошенный прямо в центр груди камень, бьющий точно в цель, не промахиваясь. — Не понадобилось много времени, чтобы ты забыла о чувстве долга и собранности и решила стать развлечением для одного из этих демонских полукровок. Шлюхой для ублажения его развратных потребностей!

Эмме показалось, что отец влепил ей пощечину, и она отшатнулась, сжимая в кулаки затрясшиеся руки.

— Отец…

— Заткнись, Эмма! Тебе нечего мне возразить после того, что я видел своими глазами! Ты смотрела на этого Сеймаса, как обезумевшая от похоти кошка! — девушка просто не могла поверить, что отец говорит ей такие слова, и качала головой, словно желая стряхнуть это наваждение. — И это после того, как я тебя сотни раз предупреждал, что собой представляют эти ублюдки. Разве я не говорил тебе, что смыслом их жизни является желание убивать и предаваться бесконечной похоти? Они просто кровожадные и развратные порождения греха, не способные на человеческие эмоции и привязанности, желающие лишь ублажения своих низменных потребностей. Разве ты не убедилась в этом?

Эмме очень хотелось возразить. Да, может, в чем-то отец и прав, но уж точно не по поводу эмоций и привязанностей. Но найти в себе смелость перечить человеку, которому привыкла беспрекословно подчиняться почти всю сознательную жизнь, было не так-то просто.