Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио

Дожидаться этого эпического момента сэр Генри Морган не стал. Пьянки с командой хороши в меру, а панибратство не хорошо вовсе.

– А не поужинать ли нам, дорогой мой друг, в более спокойной обстановке? Заодно и обсудим наше пари.

Капитан Харальдсон охотно согласился и ужинать, и обсуждать пари. Отдал свою арфу Неду под клятвенное обещание вернуть завтра в целости и сохранности, ущипнул за задницу пьяную в стеньгу донну Хосефу – и с видимым облегчением покинул пьянку вслед за Морганом.

Ужинать пришлось холодным окороком, виноградом и персиками: кок загулял вместе со всеми, а есть то, что он готовит в приступе пьяного вдохновения, сэр Морган не решался и никому не советовал. По крайней мере, если перед едой было принято грогу меньше, чем употребил кок.

Тяжелые пиратские будни, так-то.

– Ну так рассказывай, друг мой, отчего тебя так радует проигранное пари, – предложил Морган, едва отрезав себе пласт копченого мяса. Всякие политесы и жонглирование словами, на его взгляд, крайне плохо сочетались с сегодняшней сервировкой.

Может, Торвальд и отшутился бы или сложил байку на зависть Неду, но сперва праздник, потом грог и снова праздник плохо сказались на варварском вдохновении. А может, вдохновение он потратил на песню, кто его, северного медведя, знает?

Медведь заглянул в кружку, поискал там ответ и наконец нехотя сказал:

– Восемь лет назад я потерял два корабля, Морган.

Сэр Генри его откровенно не понял. Нет, конечно, два корабля – это два корабля, но на то и есть трудная пиратская жизнь. Или это у медведя покаяние такое?

Помолчал, выжидая, не скажет ли Торвальд что-нибудь еще.

Тот молчал. Сжевал ломоть мяса, потом второй, отпил еще из кружки. Вздохнул:

– У меня дома ты водишь людей, пока с тобой удача, Морган. А тут – два корабля, какая уж тут… удача. Позор рода, Торвальд Несчастливый. Ну я и ушел. Искал того, у кого удача будет велика. И нашел. Тень твоей удачи – на мне.

Морган недоверчиво хмыкнул:

– Ты взял судно с дарами Кортеса королеве Испанской. О такой добыче большинство джентльменов грезят всю жизнь. Это ли не удача?

– Удача – когда тебя любит море, Морган. Когда ты всегда с добычей.

Глаза северянина заволокло мечтательной дымкой – как туман над морем перед самым рассветом.

– Мне был знак. Ты привел меня к валькирии. И показал, что твоя удача больше, чем у всех испанцев…

Морган чуть не рассмеялся. Не весело – нервно. Сегодняшний взгляд в спину наверняка оставил между лопаток ожог. Вот уж удача – повстречаться с Альба, и не просто повстречаться, а заработать личную ненависть. Великая честь, вам такая и не снилась, капитан Харальдсон.

Разумеется, говорить этого вслух Морган не стал. Доверие между пиратами – штука такая же частая, как дождь из дублонов и подснежники на изломе зимы.

– Что ж, знак – это серьезно. – Морган поднял кружку в салюте. – Ты обещался мне служить, капитан Харальдсон. Что ты хочешь за свою службу?

Норвежец так и подался вперед. Блеснул глазами.

– Долю в добыче для меня и моих людей – это само собой. И твой плащ, Морган.

Морган вопросительно поднял бровь:

– Я дам тебе долю как моему старшему помощнику, твоим людям – как своим. Но зачем тебе мой плащ, он тебе на нос не налезет?

Северянин замотал головой. Космы так и заплясали по плечам.

– Часть твоей удачи, Морган! Ты отдашь мне свой плащ, а с ним – толику удачи.

– Ты много хочешь, Торвальд Харальдсон. Удача – это куда больше, чем доля в добыче.

Северянин отчаянно кивнул. И ни слова не сказал, только смотрел… О, как он смотрел!

Не то чтобы сэру Генри Моргану было жаль плаща или он считал, что его удачи убудет. Но нельзя ж разочаровать северянина и вот так просто дать ему его мечту! Еще, чего доброго, разуверится в ее ценности. Нет уж, пусть еще помечтает, а заодно послужит не за страх, а за совесть.

А потому сэр Генри откинулся на спинку стула, сложил руки на груди. Наклонил голову к плечу, рассматривая северянина. Ах, как горели глаза у Торвальда Харальдсона! Повезло ему, что Кассандра не видит, – а то променял бы свою валькирию на удачу.

Последней мысли Морган от души рассмеялся. Хлопнул ладонью по столу:

– Будь по-твоему, Торвальд Харальдсон! Отслужишь три года, покажешь, что достоин, – и станешь моим побратимом! Получишь и плащ, и кровь моря, и удачу. Но учти, если потом пойдешь против братской крови, море не простит.

Северянин онемел. Задохнулся, уставился на сэра Генри недоверчиво, словно ждал – когда же бешеный Морган захохочет и скажет, что пошутил?

Не дождался. Склонил голову:

– Пусть покарают меня боги моих дедов и христианский Господь, пусть не найду я покоя ни в Валгалле, ни в чертогах Эгира, если предам тебя.

– Я верю тебе, Торвальд Харальдсон, друг мой, – сказал Морган ужасно торжественным голосом. – А теперь давай-ка выпьем за любовь и удачу.

Они выпили и за любовь, и за удачу, и за дружбу, и за прекрасные глаза Кассандры. На чем они закончили, сэр Генри Морган наутро не помнил. Да это было и неважно. Тем более неважно, что за час до полудня на горизонте показалось сразу три испанских корабля.

В груди Моргана снова затрепетал заячий хвост, мешая толком разглядеть флаги на испанских мачтах. Неужели Альба?..

И почему-то, когда Морган убедился, что это всего лишь испанский военный флот, на месте заячьего хвоста поселилось разочарование и обида. Глупая детская обида, совершенно не подобающая грозному пирату, живой легенде семи морей.

За пару месяцев между празднованием святой Исабель де ла Буэна Фортуна и осенними штормами легенда семи морей стала еще более легендарной. «Роза Кардиффа» и «Ульфдалир» словно притягивали к себе испанцев, португальцев, турок, флорентинцев, англичан… Прежде всего, конечно, испанцев. За эти два с небольшим месяца сэр Генри Морган пустил ко дну три военных судна под красно-желтым испанским флагом, двух португальцев – купца и его «грозную» охрану – и еще нескольких ограбил по мелочи. Этой мелочью к началу осени он загрузил трюм так, что рисковал потерять маневренность, подобно обожравшейся утке, и так же в точности пойти в чей-то суп. Или скорее на подгоревшее жаркое.

Этот кто-то вышел на охоту за сэром Морганом через две недели после святой Исабель , и у сэра Моргана было большое искушение покончить махом и с опасностью, и с последними глупыми надеждами Марины избавиться от того единственного, благодаря кому она все еще была жива.

Но уверенности в том, что покончит он, а не покончат с ним, не было. Даже близко.

Если верить испанцу, пошедшему кормить акул неподалеку от Санта-Крус, дон Альварес де Толедо-и-Бомонт вышел на охоту на совершенно несерьезной бригантине. Быстрой, маневренной, но слишком маленькой и легкой, без толковых пушек. Правда, потопленный испанец был свято уверен, что дон Альварес за него отомстит, а сэр Генри будет гореть в аду. Стоило ли верить спесивому индюку? Нет, конечно. Но своему чутью сэр Генри верил всегда. И селки тоже верил. А селки уже дважды рассказывали о горящих кораблях – оба раза это были пираты, англичане и турки.