Марина Суржевская - Янтарь чужих воспоминаний

— Я никого в саду не видел.

Дарт доел и вытер рот салфеткой.

— Видите ли, проблема в том, что в саду мы не нашли следов. Совсем. А если бы там кто-то стоял, то следы должны быть.

— То есть как не нашли? — опешила Крис.

— Вот так. Почва не потревожена, и на дорожке лишь отпечатки ваших босых ног. Четкие. Дерн влажный и следы явные. Но других отпечатков в саду нет. Лорд Дартер проверил янтарем, вы ведь понимаете, что янтарь не врет? — Дарт поднялся, отдернул рукава тяжелой куртки, которую так и не снял. — Вы знаете, что ваш дом подключен к системе, леди Дирхойт? Почему вы не нажали тревожную кнопку, а предпочли самолично выскочить в сад?

— Я не подумала, — сквозь зубы прошипела Крис.

— Мы еще раз просмотрим сад, но вряд ли результаты изменятся. Если заметите что-то подозрительное, просто нажмите тревожную кнопку. Законники будут возле дома уже через минуту. Вы знаете, где находится наша точка?

— Да, — глухо сказала Кристина. — Мне говорили.

— И спасибо за завтрак, леди, — Дарт кивнул и пошел к двери. Лорд Дартер остался на месте, и Кристина несколько раздраженно посмотрела на его спину. В гостиной повисла тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем хронометра.

— А знаете, что больше всего меня удивило? — задумчиво протянул он, не оборачиваясь.

Кристина поднялась, сделала шаг к мужчине. Он повернулся, рассматривая ее. И чуть улыбнулся.

— И что же вас удивило? — равнодушно протянула она, всем своим видом показывая, насколько ей это неинтересно.

— Нож, — с улыбкой пояснил Орин. — Меня удивил нож в вашей руке, леди Дирхойт. Вы танцевали, а через миг уже выбежали в сад с ножом в руке. И это был не кухонный нож. Это был дарайский клинок, довольно опасное оружие. Знаете, его очень любят наемные убийцы.

Кристина молча смотрела в его лицо, в серые, как омут, глаза, в которых дрожала насмешка. И что-то еще, чего она не могла разобрать.

— Мир нынче не безопасен, — она чуть склонила голову и холодно улыбнулась. — И мне пришлось научиться себя защищать.

Он снова приподнял бровь, и Кристине захотелось воткнуть в него тот самый клинок. Лорд кивнул и пошел к двери, обогнув девушку, застывшую в центре ковра.

— Прекрасный кофе, благодарю, — как ни в чем не бывало сказал он.

— Я передам вашу благодарность Клавдии, — отозвалась Кристина.

— Я вызвал экипаж до хранилища, — у двери он обернулся. — Вы составите мне компанию?

— Простите, но я предпочитаю добираться со своим водителем, — вежливо улыбнулась девушка. Он снова кивнул и потянул дверную ручку. И Кристина не сдержалась.

— А что вы делали в саду, лорд Дартер? — негромко спросила она. — В такое время, в темноте?

Мужчина обернулся, и в серой глубине глаз мелькнуло что-то тревожное. Но он снова чуть улыбнулся.

— Гулял, леди. Я люблю утренние прогулки.

И вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Кристина не удержалась и обхватила себя руками. Ладони были ледяными. Сад проверили и не нашли следов, янтарь не врет. Но вполне может врать сам лорд Дартер.

Лето

Кай

Город отчистился от тумана и меня это печалит. Я не люблю ясные и солнечные дни, и рад, что они редкость в этом городе. Если бы это было не так, мне пришлось бы уехать на север, туда, где ледяная корка сковывает землю, а в воздухе висит снежная пелена.

Но холод, пробирающий до костей и вымораживающий кровь и слезы, я тоже не жалую. Хоть он и предпочтительнее жары.

Лучше всего здесь, в древнем и мертвом городе, населенном каменными химерами и статуями давно исчезнувших людей. Порой мне кажется, что эти застывшие изваяния живее тех, кто все еще дышит. В этом городе всегда зябко и сыро, а извечный туман скрывает лица. Можно укутаться в шарф, поднять воротник и не видеть чужих глаз. Никого не видеть. Я бы хотел этого… слишком сильно порой, как сильно я бы хотел никого не видеть!

Люди раздражают. Своей убогостью, жадной потребительской глупостью и ханжеством. Лицемерные улыбки, лживые взгляды, неискренние слова. Ложь, ложь, ложь… я слышу ее в каждом звуке, вылетающем из ртов вместе с брызгами слюны. Смрад. Он окружает меня, не давая дышать, и я порой задыхаюсь от гнилого запаха тех, кто мнит себя людьми…

Я не верю им, но тоже вру. Я вру больше их всех, притворяясь тем, кем никогда не был. И от этого ненавижу себя.

Есть несколько способов освободиться от этого безумия, от смрадной темноты, что с каждым днем все гуще. Я барахтаюсь в ней, словно в тухлом болоте, и боюсь задохнуться, утонуть и навсегда исчезнуть в топи человеческого бытия. Мне тошно… Великие Боги, как же мне порой тошно…

Потряс головой, приходя в себя. Порой перебить запах гнили помогает крепкий кофе, и я пью его литрами, заменяя кровь черной и горькой жидкостью. Иногда не помогает даже это, и мне нужно что-то сильнее. Запах страха, способный перебить смрад, и я иду туда, где получу его.

Ночь встречает меня серыми клоками тумана и вкусом пепла на языке. Звезд сегодня не видно. Да реки добираюсь с водителем, а через мост уже пешком. Иду вдоль перилл, рассматривая черную воду в просветах решетки. Река лежит монолитно, словно не вода, а кусок черного гранита, холодного и жесткого. На ней нет волн или ряби, кругов от рыщущих на дне рыб, да и самих рыб нет, только торчат по берегам сухие палки тростника. Пару раз возле меня тормозят экипажи, но я отмахиваюсь и ниже опускаю голову, пряча лицо. На голове капюшон куртки, защищающий от мелкого дождя и чужих взглядов. Может, поэтому я и не люблю тепло. В жару приходится раздеваться, и чужие взгляды трогают тело, вызывая желание укрыться. Или тронуть в ответ. Но мои прикосновения чреваты, жаль, что глупые люди не понимают этого, и смотрят, смотрят… Я слегка улыбаюсь, ступая на земли осенних. Предвкушаю…

Люблю здесь бывать, хотя любой из зимних аристократов скривится от одного упоминания этого места. Осенние считают себя свободными. Артисты, бродячие певцы, прислуга, художники и творческие личности, которые мастерски выпрашивают милостыню под мостом или воруют у презренных богачей. Кто-то творчески и с выдумкой, а кто-то глупо и бесталанно. Они презирают оковы, но отчаянно завидуют, провозглашают свободу с загаженных птицами постаментов, и мрут десятками от речного мора и гнили. Зато верят, что умирают тоже свободными.

Респектабельная часть осеннего протектората меня не интересовала, там проживают толстые кухарки и одышливые ремесленники, которые о свободе тоже говорят, но в собственных домах, и после изрядной порции темного хереса. А по утру надевают фартуки, льстивые улыбки, и идут угождать тем, у кого есть деньги, чтобы заплатить.

Я шел мимо низких спящих домов с геранью на тесных балкончиках, всматриваясь в чужую жизнь без интереса и симпатии. Герань сменилась чужим исподним, развевающимся на ветру, а дома стали приземистыми, облезшими, словно пригнувшиеся к земле старики: озлобленные и нищие, растратившие жизнь на что-то ненужное и бесполезное, но осознавшие это слишком поздно. По углам, в чернильных тенях таились бородатые немытые тени, смотрели с опаской и злой жадностью. Раз мне навстречу даже выдвинулась пара таких отморозков, но я раскрыл араканы, спокойно демонстрируя двойные лезвия. Тусклые клинки казались слишком чистыми для этого места, и я был бы не прочь их слегка испачкать чужой кровью. И даже пожалел, что тени так же молча растворились во мраке кривых улиц, не решившись напасть на одинокого путника.