Лорен Де Стефано - Лихорадка

В углу комнаты стоит пустая консервная банка, в которую падают капли с почерневшего пятна на потолке. Одна капля, потом еще одна: кусочки мыслей, которым там и не удается соединиться в нечто существенное.

Я вижу, что Габриелю стало лучше, потому что он тут же хватает печенье. Меня же, наоборот, подташнивает. Мэдди изворачивается у меня на коленях и тянется к блюду. Глаза у Клэр покраснели, они слезятся, и поэтому у сироток тоже глаза на мокром месте. Они тянут ее за платье, словно хотят залезть.

Пока печенье пеклось и остывало, Клэр рассказала нам историю.

Жила-была девочка по имени Грейс Лоттнер, которая хотела стать учительницей. Она помогала заботиться о сиротках, живших у них с матерью в доме. Читала им, готовила для них еду, укрывала одеяльцами. К двенадцати годам ее чудесные глазки и веселая улыбка, а также длинные ноги и кожа цвета кофе превратили ее в красавицу.

Как-то рано утром она ушла в школу — и больше не вернулась домой.

Клэр не в силах заставить себя произнести вслух остальное. Но это неважно. Я и сама могу сообразить. Сирень — Грейс Лоттнер — захватили Сборщики и продали в публичный дом. Она забеременела и, возможно, попыталась сбежать, но в итоге попала к мадам.

Я смотрю, как капли воды плюхаются в банку. Клэр сидит напротив и наблюдает за мной. Поднимаю на нее взгляд, и она спрашивает:

— С тобой все нормально, малышка? Лицо у тебя вроде горит.

Почему-то я не могу ей отвечать. Кажется, у меня нет сил даже на то, чтобы открыть рот. Внезапно мне хочется одного — заплакать.

Габриель приходит мне на выручку и говорит, что, наверное, я просто страшно измучена. А потом объясняет, сколько нам пришлось добираться досюда, и рассказывает о попытке Сирени — нет, не Сирени, Грейс — сбежать с нами. Вот только она не смогла перелезть через изгородь.

Грейс. Поначалу я не воспринимаю Сирень как Грейс. Я видела, как она натирала руки и длинные-предлинные ноги сверкающим лосьоном, как делала прическу и складывала в улыбку губы, накрашенные ярко-красной помадой. Но потом вспоминаю, какой нежной она была с Мэдди, как бережно расчесывала мне волосы — и мне становится больно за нее. Какой живой она была по сравнению с радужными девицами мадам! Какой умной и красивой! И насколько сломленной.

Сайлас, который к нам так ни разу и не подошел, сейчас стоит в стороне и наблюдает за мной.

— Почему вы за ней не вернулись? — спрашивает он.

Я чувствую, как щетинится Габриель из-за обвиняющего тона Сайласа, но вопрос адресован мне — и он предоставляет мне на него ответить.

— Она нас прикрыла, — говорю я. — Мы спрятались, а она сказала, что мы убежали. Она знала, что Мэдди с нами и что будет лучше, если мы ее заберем, спасем от риска быть пойманной.

Сайлас издает звук, одновременно похожий на смешок и всхлип. Я смотрю на него: его бледное лицо покраснело, светлые глаза блестят от непролитых слез.

— Благородно! — фыркает он.

— Мадам решила убить Мэдди! — огрызаюсь я. Не знаю сама, откуда взялся этот гнев. Я словно сижу в стороне и слушаю уставшую девушку, чей голос похож на мой. — Ты того места не видел, а я видела! Мы сделали все, что смогли. Если хочешь спасти ее — вперед! Сколько угодно!

Комната внезапно становится вдвое ярче, и я заставляю себя успокоиться — как бы снова не отключилась или не разрыдалась. Сайлас отворачивается и бормочет что-то про слабость и что Грейс осталось жить меньше года.

Клэр сидит прямо, положив руку на руку. Она не позволяет эмоциям овладеть собой. Она не добивается, чтобы Мэдди признала ее бабушкой, и не поднимает шума из-за сломанной руки девочки. Она не приказывает Сайласу прекратить бормотание, а мне — не пыхтеть так яростно.

Вместо этого она делает долгую паузу, а потом говорит:

— Я буду очень рада оставить Мэдди у себя. Вы ведь для этого ее сюда привели?

Так вот в чем причина моего гнева и неотступной тяжести, которая свинцом давит на сердце.

— Мы привели ее сюда, — отвечаю я очень осторожно, справляясь с собственным изумлением, — потому что нам больше некуда идти.

Дом Клэр напоминает мне мой собственный.

Он на один этаж выше, но построен почти так же. Ветшающий. В неопределенно-колониальном стиле. Полы и дверные петли скрипят, вспоминая прошлых обитателей. Мои родители росли в то время, когда подобные дома были крепкими и обои со стен не отрывались. Откуда им было знать, что случится с их детьми? И со всем миром.

Когда Клэр предлагает провести нас по дому с экскурсией, Мэдди вцепляется в стол. Она решительно отказывается двигаться с места, хотя всего мгновение назад не желала отпускать меня. Мне никогда не понять эту девочку. Я оставляю ее сидеть за столом, где она задумчиво грызет печенье.

Клэр ведет нас с Габриелем вверх по лестнице, мимо игрушек и рисунков, мимо пианино с липкими клавишами на первом этаже. Второй этаж — это почти одни только спальни, но в гостиной на стене висит доска и стоит около пятнадцати стульев, для занятий школьного класса. И еще тут стоят жестянки и стеклянные банки, спасающие от протечек потолка, где проходят какие-то трубы.

Мансарда — это третий этаж. Потолок повторяет скосы крыши, тут есть двуспальная кровать, туалетный столик и отдельная ванная. Здесь ночует Клэр. И это единственная комната, не заваленная детскими вещами. А еще на полу брошен матрас, заправленный простынями и накрытый тощим стеганым одеялом. Он лежит под витражным окном, которое наполняет комнату теплыми розовыми и желтыми бликами.

— Когда кто-то из малышей серьезно болен, я укладываю их спать тут, со мной, чтобы ухаживать за ними, — говорит Клэр.

Здесь, наверху, какофония из звуков рояля, детских криков и шума дырявых труб становится далекой и приглушенной. Больше всего на свете мне хочется рухнуть на двуспальную кровать Клэр и заснуть. Или хотя бы на время отключить мысли.

Но мы с Габриелем будем спать на втором этаже, на толстом стеганом пуховом одеяле, которое при необходимости превращается в матрас. Мы можем оставаться в доме, при условии что станем помогать. Увидев мое обручальное кольцо, Клэр решила, что мы женаты и захотим быть вместе, хоть и дала нам ясно понять, что супружеские отношения были бы неуместны, поскольку в окружении такого количества ребятишек уединиться невозможно. Плюс к тому ночевать мы будем в спальне Сайласа. Мэдди же может разделить постель с теми, кто ей понравится: детей здесь больше, чем постелей, и они привыкли жаться вместе. Однако у меня возникает подозрение, что если Мэдди не отыщет себе отдельного уголка, то в итоге будет спать с нами.

Спальня Сайласа на самом деле скорее чуланчик, в который помещается только кровать. Мы расстилаем одеяло, и оно занимает весь пол. Когда Сайлас переступает порог и обнаруживает, что мы заняли все свободное пространство, вид у него совершенно не радостный, но он говорит: