Эрин Моргенштерн - Ночной цирк

Через примыкающий к каморке шатер Бейли проходит за спинками кресел, расставленных по кругу в два ряда. Пересечь арену наискосок почему-то кажется ему неправильным.

На улице по-прежнему накрапывает дождь.

Он почти бегом возвращается на площадь, где его поджидает Тсукико.

— Селия велела одолжить у вас зажигалку, — говорит он.

Тсукико с любопытством прищуривается, наклонив голову набок и становясь от этого похожей на странную птицу с ухмылкой чеширского кота.

— Что ж, думаю, это приемлемо, — после недолгого раздумья говорит она.

Она вынимает из кармана серебряную зажигалку и бросает ее Бейли.

Он не ожидал, что она окажется такой тяжелой. На потертом корпусе из черненого серебра, частично скрывающем сложный внутренний механизм, вытравлены непонятные иероглифы.

— Будь с ней осторожен, — просит Тсукико.

— Она волшебная? — спрашивает Бейли, разглядывая зажигалку со всех сторон.

— Нет, но ей уже много лет, и она сделана руками человека, который был мне очень дорог. Как я понимаю, ты собираешься снова зажечь огонь?

Она указывает взглядом на железную чашу с завитками, в которой некогда пылал факел.

Бейли кивает.

— Тебе нужна помощь?

— А вы хотите помочь?

Тсукико пожимает плечами.

— Мне не так уж и важно, что из этого получится, — заявляет она, но взгляд, которым она окидывает шатры, обступившие площадь, заставляет Бейли усомниться в ее словах.

— Почему-то я вам не верю, — говорит он. — Но, как бы то ни было, это важно для меня. И что-то подсказывает мне, что я должен сделать все сам.

Тсукико улыбается, глядя на него, и впервые ее улыбка кажется ему искренней.

— В таком случае не буду тебе мешать, — говорит она, проводя ладонью по железной стенке чаши, и большая часть скопившейся в ней воды превращается в облако пара, которое в считаные секунды растворяется в тумане.

Не давая больше никаких советов или подсказок, она уходит прочь по черно-белой полосатой аллее; струйки дыма вьются у нее за спиной. Бейли остается на площади в одиночестве.

Он вспоминает историю зажжения факела — первого зажжения, о котором ему рассказывал Виджет. Только теперь ему приходит в голову, что он был зажжен в ту самую ночь, когда тот родился. Виджет всегда говорил об этом в таких подробностях, что Бейли решил, будто он все видел своими глазами. Лучников, разноцветный огонь, все действо.

А теперь сделать то же самое должен он, имея лишь книгу, немного пряжи и чужую зажигалку. В одиночку. Под дождем.

Раз за разом он проговаривает про себя то, что успел запомнить из наставлений Селии, касавшихся куда более сложных вещей, чем поиск книг и завязывание узелков. Что-то, в чем он так и не разобрался до конца, про сосредоточенность и намерение.

Он оборачивает книгу ярко-красной длинной шерстяной ниткой, на которой местами налипло и засохло что-то коричневое.

Он завязывает три узла, так что вырванная страница оказывается прижатой к обложке снаружи, а карты надежно спрятанными внутри.

Карманные часы он тоже вешает на книгу, туго затягивая цепочку.

Потом бросает книгу в пустую чашу. Она глухо ударяется о дно, часы лязгают по металлу. Шляпа Марко валяется в грязи у ног Бейли. Он поднимает и бросает ее вслед за книгой.

Повернувшись в сторону шатра воздушных гимнастов, он сразу находит глазами его купол, возвышающийся над прочими. А затем, поддавшись непонятному импульсу, выворачивает карманы и кидает их содержимое в чашу. Его серебристый билет. Высохшую розу, красовавшуюся в его петлице на ужине со сновидцами. Белую перчатку Поппет.

Взяв в руки стеклянный пузырек, в который Виджет заключил его воспоминание о дереве детства, он на мгновение замирает, но потом бросает и его и невольно вздрагивает, когда тот разлетается вдребезги, ударившись о металл.

Держа в одной руке белую свечу, другой он достает зажигалку Тсукико. Ему приходится немного повозиться, прежде чем кремень разражается искрами.

Когда свеча наконец вспыхивает ярким оранжевым пламенем, он бросает ее в чашу.

Ничего не происходит.

Это мой выбор, думает Бейли. Я хочу этого. Мне это необходимо. Пожалуйста. Пожалуйста, пусть это сработает.

В эту мольбу он вкладывает всю страсть, на какую только способен. С какой раньше не загадывал ни одного желания — ни задувая свечи на именинном торте, ни глядя на падающую с неба звезду. Он желает этого ради себя самого. Ради сновидцев в алых шарфах. Ради незнакомого часовщика. Ради Марко с Селией и ради Виджета с Поппет. Даже ради Тсукико, хоть она и делает вид, что ей все равно.

Бейли закрывает глаза.

На миг все замирает. Даже дождь внезапно прекращается. Он чувствует, как две руки ложатся ему на плечи. Появляется тяжесть в груди.

Что-то начинает искриться внутри железной чаши.

Несмело занимаются первые, кроваво-красные языки пламени.

Разгораясь все ярче, они становятся ослепительно белыми, а из огня подобно падающим звездам начинают вылетать искры.

Жар отбрасывает Бейли назад, прокатываясь волной по его телу, обжигая легкие. Упав навзничь, он понимает, что земля высохла, пепел и зола, покрывавшие ее, исчезли без следа, а вся поверхность раскрашена спиральным черно-белым узором.

На обступивших площадь шатрах один за другим вспыхивают светильники, мерцая, словно светлячки.

Стоя под Деревом желаний, Марко следит, как среди ветвей оживают погасшие было свечи. Секунду спустя возле него появляется Селия.

— Сработало? — спрашивает он. — Прошу тебя, скажи, что это сработало.

— Вместо ответа она целует его — целует так же, как он однажды поцеловал ее в толпе танцующих гостей в доме Чандреша. Так, словно они одни во всей вселенной.