Анастасия Туманова - Жёны Шанго

– Эшу! – Эва против воли рассмеялась. Ну как можно было на него сердиться?..

Эшу поднял голову. Лунный свет блеснул в его зрачках.

– Завтра прилетает мать. Незачем её расстраивать. Она любит, когда у нас всё хорошо. Все кое-как устроились… Даже Йанса не застрелила Ошосси – вот до чего дошло! И Ошун вовсю трахается с Шанго на Итапарике! И Огун делает счастливой Оба! Жрёт всё время её еду и скоро в двери перестанет пролезать! Одни мы с тобой чего-то дожидаемся…

– Постой. – Эва старалась додумать какую-то очень важную мысль. В этом ей очень мешали руки Эшу, вовсю исследующие её грудь под тонким платьем. – Эшу, успокойся! Хоть минуту подожди! Ты понимаешь, что моя мать… Она может навредить тебе! И очень сильно! Она нарушила вашу сделку, но лишь потому, что Ошун вмешалась не в своё дело! Мать была права, не пуская никого к эгунам… Никто не должен путать дороги Ифа… а ты… и Ошун… Да убери же ты руки, успеешь!.. Моя мать сделает так, что ты снова окажешься на крючке!

– Соскользну! – хмыкнул он. – Разве я не Эшу? Разве я никогда не дрался с Нана? Не думай о пустяках, любовь моя… Не думай ни о чём, когда я здесь.

И Эва очутилась в его руках – сильных, горячих, пахнущих сигаретами и кашасой. И луна, вскарабкавшись, наконец, над кварталом, облила холодным серебром пустой переулок и две фигуры, намертво обнявшиеся возле свалки ящиков.

С началом февраля в Баию пришла страшная жара. В день Йеманжи песок на пляжах был раскалённым, как лава, но шумные, смеющиеся процессии в бело-синих одеяниях шествовали по нему босиком. Отовсюду звенела музыка. Грохот барабанов летел к выцветшему от зноя небу, которое с криками резали чайки. Мало кто из туристов мог вынести такое пекло, и баиянцы праздновали день покровительницы своего города без чужих. На плечах Детей Святой плыли огромные статуи Йеманжи. Призывы «Одойя!» и пение слышались со всех сторон. Волны океана источали запах парфюма: с раннего утра в воду вылили немыслимое количество духов и одеколона, одаривая Святую. Песок был сплошь засыпан цветами. Они увядали мгновенно под палящими лучами солнца, но те, кто хотел милости Йеманжи, приносили новые и новые букеты, гирлянды и просто охапки. От берега отходили жангады и лодки с цветами и украшениями. Множество самодельных корабликов – бумажных, деревянных, пластмассовых – плясали в волнах. Некоторые из игрушечных судёнышек уже выбрались на большую воду и уходили к горизонту сквозь искрящиеся солнечные блики. Люди входили в море. Наклоняясь к воде, шептали слова благодарности и мольбы, свои тайные мечты и желания. Сегодня Йеманжа была среди своих детей и принимала их просьбы, обещая исполнить. Сегодня Город Всех Святых славил Мать Всех Вод.

Жанаина сидела на песке в стороне от смеющейся и танцующей толпы. На ней был белый сарафан с синими раковинами по подолу, волосы скрывались под голубой повязкой. Коричневое лицо блестело от пота. Жанаина с широкой улыбкой следила за тем, как Эшу на руках заносит в воду Эву. Та, смеясь, обнимала парня за шею. Вокруг ног Эшу вились и прыгали по волнам кораблики Йеманжи.

– Малыш, однако, не теряется, – проворчал сидящий рядом с матерью Огун. Жанаина улыбнулась, потрепала старшего сына по ёжику волос.

– Дети счастливы – что ещё нужно? Ты ведь останешься с нами сегодня?

– Только до вечера, мам. В полночь у меня уже самолёт в Рио.

Жанаина нахмурилась. Собралась было что-то сказать, но в это время в её сумке мелодией самбы грянул телефон. Огун вздохнул с явным облегчением.

Неподалёку, у самой воды, шла капоэйра. Звенело беримбау, ритмично двигались и хлопали в ладоши два десятка фигур. Над родой ураганом носились унизанные коричневыми и красными терере косички Йанса. Вскоре из круга кубарем вылетел и под дружный хохот всей роды шлёпнулся на песок Ошосси. Вскочил, огрызнулся, – чем вызвал новый взрыв смеха, – и, увязая в песке, отошёл в сторону.

– Ну? – спросил Огун. Ошосси со смущённой досадой мотнул головой.

– Сам видишь… Её хаштейра [84] Хаштейра («срезать траву») – подсечка, сметающий удар быка уложит! Хоть бы на людях не позорила меня!

– Тебе никогда не победить Йанса, – усмехнулся Огун. – Я бы и сам не смог. В чём позор, брат? Она – местре! А капоэйра – это просто игра. Мой младший брат Эшу запросто выставит меня в покер – и что мне теперь, застрелиться?

– Посмотрим, – проворчал сквозь зубы Ошосси – впрочем, уже без злости. – Посмотрим… Мама?!

Огун резко развернулся. Жанаина, уронив на юбку телефон, рыдала в голос. Слёзы ручьями бежали по её сморщившемуся лицу.

Огун схватил её за плечи.

– Мам! Что?! У кого?! Это наши? Кто звонил – Оба? Марэ? Шанго?! В чём дело?!

– Это Ошу-у-ун… – всхлипнула Жанаина, поворачивая к сыновьям мокрое лицо. – Они с Шанго на…

– На Итапарике! – рявкнул Огун, не замечая, что на них уже смотрит полпляжа. – Что там? Шанго опять дурит?

– Ошун беременна… Она ждёт ребёнка! Святая дева, какое счастье!.. Наконец-то!

Огун шумно выдохнул. Вытер ладонью вспотевший лоб. Севшим голосом спросил:

– Так в чём же дело, мам? Это здорово. Зачем плакать? – и встретился взглядом с братом.

С минуту они смотрели друг на друга. Затем Огун не спеша поднялся. Встал и Ошосси. Вместе братья отошли к воде, где шум и весёлые вопли детей заглушали разговор.

– С чего ты взял? – глядя на пляшущие в волнах кораблики, спросил Огун.

– Всё может быть… – пробормотал Ошосси. Огун покачал головой, задумался. Затем кивнул на море, где, стоя по пояс в воде, самозабвенно целовались Эшу и Эва.

– А что, если?..

– Да ладно! – недоверчиво нахмурился Ошосси. Но Огун не менялся в лице, и Ошосси растерянно спросил, – Ты уверен? Эшу в самом деле успел?!. С Ошун?!. Что за чёрт? Когда? Почему Ошун ему…

– А ты не думал, кто открывал нашей красавице ворота в мир эгунов? – будничным голосом поинтересовался Огун. – Против воли Нана Буруку? Без разрешения Йанса? Кто ещё такое может устроить? Наш малыш никогда не упустит своего! Уверен, что он взял с Ошун полную цену.

– Дьявол, и верно… – Ошосси зажмурился. Огун скупо усмехнулся.

– Ну так дождётесь, значит, оба! И ты и Эшу!

– Только не я! – быстро сказал Ошосси. – Я – уже! Шанго должен понимать…

– Когда это Шанго хоть что-то понимал? – Огун, щурясь против солнца, принялся прикидывать. – Так… девять месяцев, считая с декабря… Февраль – два, март – три, апрель – четыре… Значит, в конце сентября мне снова надо быть здесь? – Он нахмурился… и вдруг ухмыльнулся:

– Вот увидишь, эта потаскуха родит осенью двух близнецов! Одного – с рожей Эшу, а другого – с твоей!

– Брось, – неуверенно сказал Ошосси, – Так не бывает!

– Почему это?.. – пожал плечами Огун. – И я тогда, видит бог, не буду держать Шанго! Оба получите по мордам!