Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Чего ты хочешь? – онемевшими губами спросила Эва. Шнурок тянул всё сильнее, резал шею, Эве было уже по-настоящему больно. Но зато она поняла, что должна делать. И, одним движением смахнув на пол мерцающие бузиос, пронзительно закричала:

– Эшу! Ларойе, Эшу Элегба!

С грохотом растворилось окно. Сложились пополам сломанные жалюзи, зазвенело, посыпавшись на пол разбитое стекло. На подоконнике выросла высокая фигура. Кто-то чёрный, мокрый от дождя спрыгнул в комнату – и Эва узнала и эту бейсболку, и красную майку, и обезьянье лицо.

– Беги! – прорычал он. – Вон отсюда!

Свет свечей дрожал, отражаясь в каплях дождя на чёрной коже парня. Взмах могучей руки – и мать кубарем отлетела в комнату. Но она тут же вскочила, путаясь в одеждах, и кинулась на него – оскаленная, страшная. С яростным хрипом вцепилась парню в горло – и они покатились по полу. В комнате гремела, ломаясь, мебель, сиплое рычание чередовалось с яростным, злобным визгом. Чёрные тени метались по стенам. Падали свечи, и Эва успела подумать, что того гляди начнётся пожар. Но амулет на её шее всё вертелся, тянул шнурок – и не успокоился, пока Эва, повинуясь ему, не передавила ногами одну за другой все бузиос, докатившиеся до неё. Они шипели, как живые, под подошвами её босоножек.

– Всё, малышка? – услышала она насмешливый голос. – Хорошая работа!

Эва вскочила на ноги. Шею её больше ничего не терзало: амулет успокоился и висел на её груди невиннейшим бисерным мешочком, источая слабый запах цветов. Горки коричневой пыли – уничтоженные бузиос – тут и там лежали между упавшими свечами, раздавленными фруктами, опрокинутой мебелью и битым стеклом. Матери нигде не было видно. Несколько осколков стекла торчали в оконной раме, как зубы хищника, и Эва видела повисшие на них белые и лиловые лоскуты.

– Она вернётся, – деловито предупредил парень. – И я с ней не справлюсь. Бежим!

Он схватил Эву за локоть, дёрнул – и сам же остановился:

– Ещё не всё, дьявол?! Сколько же их всего?.. Проклятая ведьма!

– Я?.. – испугалась Эва. Но парень, не слушая, распластался на полу – и ловко вытащил из-под обломков жалюзи две уцелевшие бузиос.

– Вот так! – Подошва разбитой кроссовки превратила их в кучки пыли. Парень ухмыльнулся. Поднял единственную не погасшую свечу, весело забившуюся пламенем в его руке, и поднёс её к вороху рассыпавшихся бумаг на полу.

– Ну что, сестрёнка, – спалим тут всё к чертям? Повеселимся?!

– Не… не надо! – шёпотом взмолилась Эва, – Там, в другой комнате, мои краски! И рисунки!

– Да знаю, знаю… – поморщился он. – Ну, тогда – бежим!

– Но… кто же ты?

– Я – Эшу! – объявил он, с ухмылкой прикладывая два пальца к своей бейсболке. И тут же скорчил недовольную гримасу, – Женщина, ты будешь шевелить задницей? Или бросить тебя здесь?

На улице лил дождь. Чёрно-красный мотоцикл дожидался под навесом магазина. Эшу взгромоздился на него, кинув чуть не в лицо Эве мокрую кожаную куртку, и нахлобучил на голову шлем.

– Надевай! Садись! Поехали!

– А…

– Женщина, не выводи меня из себя! И прижмись к моей спине – да, да, очень крепко! Иначе грохнешься на землю и сломаешь хребет! Вот так! Держись!

Они неслись по вечернему мокрому городу, перерезая цветные пятна фонарей, пролетая мимо витрин, церквей и переулков. Редкие прохожие с воплями отскакивали к стенам домов, бранились вслед. Не обращая на них внимания, Эшу уверенно направлял свой мотоцикл, в конце концов лихо подрезал полицейскую машину – и юркнул в узкий проход между домами, не обращая внимания на несущийся ему вслед яростный рёв сирены. Полицейских Эва испугалась уже не на шутку. Но Эшу погнал мотоцикл какими-то тёмными ходами, немного попетлял в переулках, выскочил на пустынную площадь, пронёсся мимо вереницы огней – и снова вылетел на освещённые улицы. Эва чуть не свернула себе шею, оглядываясь, – но за ними никто не гнался.

Вскоре мотоцикл остановился. Это был квартал Нижнего города где-то за Меркадо, где Эве никогда не доводилось бывать прежде. Сырой ветер доносил из порта запахи бензина, соли и рыбы. Покачивались под дождём взлохмаченные листья пальм. Обшарпанные, старые дома, все в жгутах электропроводки, плетях бугенвиллей и огромных граффити, обступили маленькую площадь с дешёвыми магазинами. На углу виднелся лоток продавца кокосовых орехов. Чуть поодаль, за деревьями, проступали очертания заброшенной стройки. Откуда-то сверху, из открытого окна, рассыпалось самбой радио. В другом окне светился телевизор и надрывно вопил сериал. Два молодых мулата, с виду – копии Эшу, в драных джинсах и мешковатых футболках, прошли мимо. Один из них окинул беглым взглядом Эву, присвистнул сквозь зубы, что-то сказал приятелю – и тот громко расхохотался. Эшу слез с мотоцикла, не спеша развернулся к ним – и улыбки парней исчезли. Пробормотав что-то извиняющееся, то и дело оглядываясь через плечо, они почти бегом скрылись за углом.

Воздух был сырым и душным, но Эву знобило. Она судорожно закуталась в пропахшую кашасой, сигаретами и мужским потом куртку – но теплей не становилось. Эшу окинул её озабоченным взглядом. Отошёл к торговцу на углу – и вернулся с двумя кокосами и небольшой жакой [28] Жака – тропический фрукт с жёлтой, сладкой мякотью и съедобными зёрнами. .

– Садись. Ешь.

Эва растерянно оглянулась в поисках места, куда можно было бы сесть. Её спутник непринуждённо расположился прямо на краю тротуара, широко расставив ноги и жестом приглашая девушку сделать то же самое. Эва с опаской подобрала подол платья и присела. Эшу протянул ей кокос – а сам, разломив жаку, вгрызся в её золотистую мякоть, громко и со вкусом высасывая семена. Поймав взгляд девушки, он широко ухмыльнулся. Блеснули большие, перепачканные жёлтым соком зубы. Несколько капель упали на майку. Эшу не вытер их.

Никогда прежде Эва не встречалась с такими парнями. Молодые люди из её школы, из студии «Ремедиос», из семей сотрудников матери были хорошо одеты и прекрасно воспитаны. Они носили стильные костюмы от «Баленсиага» и «Хуго Босс». От них пахло изысканным парфюмом. На каникулы они уезжали в Европу или на острова. Они знали всё о биржевых новостях и курсе валют, имели собственных адвокатов, встречались с девушками своего круга, водили их в театры, дорогие кабаре и рестораны, дарили бриллианты и духи «Герлэн». Вероятно, ни один из этих юношей даже в страшном сне не смог бы увидеть себя сидящим на мокрой мостовой, возле старого мотоцикла, в заляпанной фруктовым соком майке и со спелой жакой во рту. Это был мир её подруги Ошун – мир бедности, вещей с распродажи, разбитых шлёпанцев, кашасы и дешёвых сигарет, чумазых детей, украденного электричества, неоплаченных счетов, уличной капоэйры, поножовщины и полицейских участков. Эва не знала, как вести себя в этом мире. И что сказать ухмыляющемуся парню с широкими плечами, который только что спас её от матери, она не знала тоже.