Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Рирро, Эуа!!!

И Эва поняла, что теперь она входит в битву. И, вытянувшись звенящей струной на вершине горы, простёрла в клубящееся небо руки: «Дождь! Пусть пойдёт дождь!»

И дождь пошёл – шелестя всё сильней, топоча по песку тысячами мягких лапок, смывая кровь и слизь. Он уносил в трещины трупы, комки водорослей, расколотые панцири и оторванные щупальца. Целые потоки дождя низвергались на пляж, и Эва никак не могла понять, откуда они льются. Откуда – если тучи уже разошлись, выпустив на свободу мокрое, сверкающее голубизной небо, в котором тут же зачертили птицы. И исчезали трещины в земле, и улеглась, оставив после себя лишь барашки на волнах, чудовищная воронка, и погасли молнии. И змея-Ошумарэ поднялась на хвосте, закачавшись перед самым лицом Эвы, – и стала прозрачной, дрожащей от воды, сверкающей семицветьем радугой. И благословенный бой барабанов ударил в голове Эвы, и она упала на мокрый песок. И, теряя сознание, уже знала: всё закончилось…

…Белые-белые стены. Серая безликая офисная мебель. Стол со стеклянной крышкой, кресла на колёсиках. Огромное, от пола до потолка, окно. Постер на стене: перекрещённые серо-бело-лиловые полосы – в металлической рамке. Журчащий кулер у дверей. Было очень тихо, и именно из-за этой непривычной тишины Эва не сразу узнала рабочий кабинет матери. Таким он мог быть только в выходной день. Впрочем, у сеньоры Нана Каррейра никогда не было выходных.

Открылась белая дверь, вошла мать – в своём лавандовом костюме, белой блузке, туфлях на шпильках, с причёской из чёрных выпрямленных волос, уложенных волосок к волоску, с айфоном в руках. Подойдя к столу, привычно положила айфон так, чтобы видеть экран. Села, взглянула на дочь.

– Ну, как? Было весело? Эва?

Эва молчала.

– Надеюсь, теперь, когда ты всё увидела своими глазами, ты успокоишься?

– Я не понимаю тебя, – осторожно сказала Эва. За годы жизни с матерью она научилась прятать свои эмоции и сейчас старалась, чтобы голос её звучал ровно. – Я и так спокойна.

– Да? Зачем же ты полезла в этот балаган?

– Зачем ты скрывала от меня мою семью? – вопросом на вопрос ответила Эва. Мать молча смотрела на неё тёмными, холодными глазами. Эва не отводила взгляда. И сама не понимала, почему ей больше не страшно.

– Твоя семья – это я и отец, – не повышая тона, сказала мать.

– А моя тётя? Мои братья? Моя сестра?

– Послушай, Эва, ты умная девочка. Я это знаю с твоего рождения. – Мать вытащила сигареты, не спеша прикурила, затянулась, глядя в окно. – Всё, что я делала – я делала только ради твоего блага. У тебя было всё для того, чтобы ты была счастлива. Ты училась в престижной школе. Ездила в Америку и Европу. Тебе покупали всё, что ты хотела. Тебе даже не мешали заниматься чепухой с красками! У тебя впереди – блестящее будущее, карьера, деньги. С твоим умом и моей помощью ты легко достигнешь успеха. И я не могу понять, почему…

– Я тебе очень благодарна, – повысив голос, оборвала её Эва. В глазах матери мелькнуло изумление: никогда прежде дочь не решалась перебить её. – Но я хочу знать: почему я не была знакома со своей тётей и её детьми. Между прочим, половина из них – твои. Как так вышло?

– Боюсь, что это – не твоё дело, – спокойно сообщила мать. – Но ты права. Лучше я тебе расскажу всё как было. Я – а не это отребье, которое ты зовёшь своими братьями. Видишь ли, есть женщины, которым вовсе не нужно рожать детей.

– Это ты?

– Это моя сестра Жанаина. Йеманжа, если тебе так угодно. – По тонким губам Нана скользнула брезгливая улыбка. – Дети ей, к сожалению, совершенно не даются. Таким набитым дурам, как она, лучше вообще делать аборты. Впрочем, у неё лишь два сына. Старший – этот армейский обрубок, Огун. Что ты в нём нашла привлекательного, не понимаю. Ограниченный, тупой, озлобленный наёмный убийца…

– Он не всегда был таким. – Эва из последних сил держала бесстрастный тон. – Вспомни, он хотел учиться, но отец…

– Учи-иться? Огун?! – Дона Нана расхохоталась так, что уронила сигарету, и Эва, никогда прежде не видевшая мать смеющейся, испугалась по-настоящему. – Я знаю, девочка моя, что он врал тебе недавно! Поверь, всё это не так. Учиться Огун никогда не собирался: у него не хватало для этого мозгов! Спроси у него или Жанаины, когда ей надоест жалеть себя за закрытыми дверями, – каких трудов ему стоило окончить обычную школу? Нет, Эвинья, никакой университет Огуну не был нужен! Там была замешана какая-то девчонка. Самая обычная негритянка с круглым задом, вот и всё. То ли она вляпалась в грязную историю, то ли просто захотела поехать на каникулы в Рио или Сан-Паулу… Нет-нет, кажется, там было всё всерьёз, и парень хотел даже жениться! Но как можно жениться, если некуда привести жену и даже нормальной работы нет? И я ему просто сказала…

– Ты? Так это сделала ты?

– Ещё не хватало мне отвлекать твоего отца на такие глупости! – раздражённо пожала мать плечами. – Я тогда была его секретаршей и обязана была отвечать и за его распорядок дня, и за встречи, и за звонки… и за то, чтобы никто его не беспокоил, да-да! Таких, знаешь ли, было очень много, – тех, кто считал, что раз у дона Каррейра есть деньги, то он их должен отдать. Тем, кто сам не способен заработать ни копейки, почему-то всегда хочется чужих денег! Да, я вышла к этому парню и сказала, что на свою свадьбу и семейную жизнь мужчина должен заработать сам. И я уверена – отец повторил бы ему то же самое! Но его в тот день не было в городе и…

– Ты слишком много на себя взяла, мама.

– Не более, чем имела право взять, – заверила Нана, и Эва видела: мать совершенно искренна. – Я отгораживала твоего отца от этих волнений, связанных с Жанаиной и её выродками…

– Это был его сын.

– Мальчик не удался, – отчеканила Нана. – Изменить его было нельзя. Он ушёл в армию, затем – в военную полицию… Что ж, вероятно, там ему самое место.

– А та девушка? Что с ней стало?

– Понятия не имею. – Нана, прищурившись, смотрела в лицо дочери. – Ну? И почему у тебя трясутся губки? Заметь, я говорю чистую правду! В отличие от Огуна, которому эту правду стыдно было открыть младшей сестрёнке! – Мать с таким нескрываемым сарказмом произнесла последние слова, что Эва почувствовала мурашки на спине. – Прошло пятнадцать лет – а он всё не может понять, что отец не обязан был водить его по жизни за ручку!

– Ты не стала водить ни Обалу, ни Марэ, – вполголоса сказала Эва. – Ты просто бросила их обоих.

– Не смей оскорблять меня, девчонка! – Холодные глаза матери сузились. – Я поступила так с полного согласия твоего отца! Уж это были наши с ним дети, и он имел право обойтись с ними так, как считал нужным! Обалу родился беспомощным уродом! Я убеждена, что таким нечего делать на земле!