Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

Люк – центр ее притяжения.

Триста лет ее истории.

Единственная константа в жизни Адди, тот, кто всегда, всегда будет ее помнить.

Люк – мужчина, о котором она мечтала в юности. Которого потом всей душой возненавидела, а после – полюбила. Адди скучала по нему каждую ночь, когда Люк ее покидал. Он не заслужил радости от ее страданий, потому что это была полностью его вина. Из-за него Адди не помнили, из-за него она теряла, теряла и еще раз теряла. Люка Адди не упрекала – это ничего бы не изменило, к тому же у нее еще кое-что осталось. Крошечный кусочек ее истории, который она сумела уберечь.

Генри.

Поэтому Адди делает ход.

Потянувшись через стол, она берет Люка за руку и говорит чистую правду:

– Конечно скучала.

При этих словах зеленые глаза меняют цвет. Он гладит кольцо на ее пальце, обводит узоры на дереве.

– Сколько раз ты почти надевала его? – задумчиво спрашивает Люк. – Часто ли думала обо мне?

Ей кажется, он хочет ее подловить, но Люк шепчет:

– Потому что я думал о тебе. Всегда.

В воздухе между ними проскакивают слабые разряды грома.

– Но ты не пришел.

– Ты не позвала.

Она опускает взгляд на их переплетенные руки.

– Скажи, Люк, а было ли в этом хоть что-то реальное?

– Что ты считаешь реальностью, Аделин? Ведь моя любовь для тебя ничего не значит.

– Ты неспособен любить.

Люк хмурится, и его взгляд вспыхивает изумрудными искрами.

– Потому что я не человек? Потому что не могу состариться и умереть?

– Нет, – отзывается Адди, забирая руку. – Ты неспособен любить, поскольку не знаешь, что такое заботиться о ком-то больше, чем о самом себе. Если бы ты любил меня, я бы уже была свободна.

– Что за вздор, – раздраженно щелкает пальцами Люк. – Я не отпускаю тебя как раз потому, что люблю. Любовь алчна. Любовь эгоистична.

– Ты говоришь о страсти.

Люк пожимает плечами.

– А они так отличаются? Я видел, что люди делают с любимыми вещами.

– Люди – не вещи, Люк. И ты никогда их не поймешь.

– Зато я понимаю тебя, Аделин. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо во всем мире.

– Просто ты никого больше ко мне не подпустил. – Адди вздыхает, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что меня ты не пощадишь. Возможно, ты прав – мы принадлежим друг другу. Но если ты меня хоть немного любишь, освободи Генри Штрауса. Если любишь меня – отпусти его.

Лицо Люка искажает гнев.

– Это наш вечер, Аделин! Не порти его болтовней о других.

– Но ты сказал…

– Идем! – приказывает он, отталкивая стол. – Этот ресторан мне больше не по душе.

Официант как раз только что поставил на стол грушевый тарт, но лакомство вмиг сгорает до пепла, и Адди, как всегда, дивится капризам богов.

– Люк… – начинает она, но тот уже, поднявшись, швыряет на испорченное блюдо салфетку.

29 июля 1970

Новый Орлеан, Луизиана

– Я люблю тебя.

Он говорит ей это за ужином в тайном баре Французского квартала – одном из многих своих проектов.

Адди качает головой. И как это слова не обратились в пепел прямо у Люка рту?

– Не притворяйся, будто это любовь.

На лице Люка мелькает раздраженная гримаса.

– И что же тогда, по-твоему, любовь? Расскажи мне. Убеди, что твое сердце не трепещет при звуках моего голоса. Что оно не сжимается, когда мои губы произносят твое имя.

– Оно трепещет от моего имени, а не от твоего голоса.

Уголки губ Люка приподнимаются вверх, глаза горят изумрудным огнем. От удовольствия он оживляется.

– Возможно, когда-то так и было, но теперь это нечто большее.

Адди боится, что он прав.

А потом Люк ставит перед ней коробку. Простую черную коробку размером не больше ее ладони.

Сначала Адди к ней не притрагивается.

– Что там? – спрашивает она.

– Подарок.

Адди не торопится брать его в руки.

– Ну же, Аделин, – ворчит Люк, забирая свой дар, – она тебя не укусит.

Он открывает крышку и ставит перед ней. Внутри лежит простой латунный ключ.

Адди интересуется, от чего он.

– От дома, – просто отвечает Люк.

Адди застывает. Своего дома у нее не было со времен Вийона. На самом деле не было даже своего угла, и она испытывает прилив благодарности, пока не вспоминает, что именно Люк за это в ответе.

– Не дразни меня, Люк.

– Я не дразню.

Он берет ее за руку и ведет через Французский квартал к дому в конце Бурбон-стрит – желтому особняку с балконами и окнами в пол. Адди вставляет ключ в замочную скважину – раздается глухой щелчок. Если бы дом принадлежал Люку, а не Адди, дверь просто распахнулась бы от легчайшего прикосновения. Внезапно латунный ключ в руке становится тяжелым, настоящим. Драгоценным.

За дверью – высокие потолки и деревянный пол, мебель, шкафы и пустые комнаты, которые предстоит обставить. Адди выходит на балкон, слушая, как во влажном воздухе разливается разноголосье Французского квартала. По улице струится необыкновенный джаз, мелодии накладываются одна на другую, переливчатые, живые.

– Это твой дом, – говорит Люк, и кости Адди ноют от старого предчувствия.

Но теперь эти ощущения всего лишь затухающий маяк, свет которого слишком далеко от порта.

Люк притягивает ее спиной к себе, и Адди в который раз замечает, как идеально подходят друг другу их тела. Он словно создан специально для нее.

Впрочем, это на самом деле так. Его тело, лицо, черты и правда созданы, чтобы она расслабилась, почуяла запах свободы.

– Пойдем прогуляемся, – зовет Люк.

Адди хочет остаться дома, начать обживать его, но Люк убеждает, что у них предостаточно времени и всегда будет достаточно. На сей раз мысль о вечности ее не пугает. Дни и ночи отныне не тянутся, а мчатся вперед.

И Адди знает – что бы это ни было, оно не продлится долго.

Просто потому, что так не бывает.

Ничто не длится вечно.

Но прямо сейчас она счастлива.

Рука в руке они бредут по Французскому кварталу. Люк закуривает сигарету, и Адди говорит, что табак ужасно вредит здоровью, а он принимается беззвучно смеяться, выпуская дым.

У одной из витрин Адди замедляет шаг.

Магазин, конечно, уже закрыт, но даже в неосвещенной витрине видно манекен в черной кожаной куртке с серебряными пряжками.

Рядом с отражением Адди возникает отражение Люка. Он прослеживает ее взгляд.

– На улице лето, – замечает он.

– Оно же не навсегда.

Люк кладет руки ей на плечи, и Адди чувствует, как их облегает мягкая кожа. Манекен в витрине остается голым; Адди отмахивается от мыслей о годах, когда она страдала от холода, о тех временах, когда приходилось скрываться, драться и воровать. Она старается об этом не думать, но думает.

Уже на полпути к желтому особняку Люк вдруг сворачивает в сторону.

– У меня дела. Иди домой.

Он уходит, а в ее груди барабаном гремит слово – дом.