Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

К утру следы этой битвы разбросаны по всей комнате.

– Какое странное ощущение: мне не хочется уходить, – признается Люк. – Давно я такого не испытывал.

Адди бросает взгляд в окно, где тонкой полоской занимается рассвет.

– Тогда не уходи.

– Я должен. Ведь я принадлежу тьме.

Адди подпирает голову рукой:

– Так ты исчезнешь, когда взойдет солнце?

– Я просто уйду туда, где темно.

Адди встает, подходит к окну и задергивает шторы, погружая комнату во мрак.

– Ну вот, – говорит она, пробираясь к нему на ощупь. – Теперь снова темно!

Люк смеется тихим чудесным смехом и опять притягивает ее на постель.

1952–1968

Везде, нигде

Это просто секс.

По крайней мере, с него все началось. Люк для нее как зараза, которую нужно вывести из организма. Она же для него – новая игрушка для развлечения.

Адди почти надеялась, что они сожгут все чувства за одну ночь, потратят энергию, которую накопили за годы, пока описывали круги друг возле друга.

Но два месяца спустя он отыскал Адди снова, появился из ниоткуда и вошел в ее жизнь. Это так странно – видеть Люка с наброшенным на шею шарфом среди опадающих листьев в красно-золотые осенние дни.

Через пару недель он опять ее навестил. А потом – еще через несколько дней.

Столько лет одиноких ночей, часов ожидания, ненависти и надежды. И вот наконец он рядом.

И все же в промежутках между его визитами Адди дает себе обещания.

Она не задержится надолго в его объятиях.

Не заснет вместе с ним.

Не будет чувствовать ничего, кроме его губ на своей коже, его рук, переплетенных с ее руками, его веса на своем теле.

Крошечные обещания, и ни одно из них она не выполняет.

Это просто секс.

Который потом вдруг превращается в нечто большее.

– Поужинай со мной, – говорит Люк, когда весна сменяет зиму.

– Давай потанцуем, – предлагает он в канун Нового года.

– Будь со мной, – наконец просит он, когда одно десятилетие перетекает в другое.

Однажды ночью она просыпается в темноте от того, что Люк рисует кончиками пальцев узоры на ее теле. Адди до глубины души поражает его взгляд. Нет, не взгляд, а узнавание.

Она впервые проснулась с кем-то, кто ее не забыл. Впервые услышала свое имя после перерыва на сон. Впервые не почувствовала себя одинокой.

И что-то внутри нее разбивается вдребезги.

Адди больше не испытывает к нему ненависти. И уже давно.

Она не знает, когда начались перемены, случилось ли это в какой-то определенный момент, или, как предупреждал Люк, границы размылись постепенно.

Адди знает одно – она очень устала, а с ним ее ждет отдых.

И почему-то она счастлива.

Но это не любовь.

Каждый раз, как Адди понимает, что забывается, она прижимается ухом к его обнаженной груди, ловя биение жизни, дыхание, но слышит лишь тишину ночного леса и летние шорохи. Напоминание, что сам Люк – обман, что его лицо и тело просто маскировка.

Что он не человек и это не любовь.

30 июля 2014

Нью-Йорк

За окном летят виды города, но Адди не поворачивает голову, не желает восхищаться небоскребами Манхэттена, высотками, что вздымаются по обе стороны дороги. Она разглядывает Люка и его отражение в затемненном стекле, линию подбородка, дуги бровей – все, что нарисовала собственной рукой долгие годы назад. Наблюдает за ним, как наблюдают за волком на опушке чащи: что же тот будет делать?

Люк первым нарушает молчание. Первым делает ход.

– Помнишь оперу в Мюнхене?

– Я помню все, Люк.

– Ты так смотрела на артистов на сцене, словно никогда раньше не бывала в театре.

– В таком – не бывала.

– При виде чего-то нового твои глаза наполнялись таким удивлением… Тогда я и понял, что мне не победить.

Эти слова хочется смаковать, как глоток хорошего вина, но привкус винограда набивает во рту оскомину. Адди не доверяет Люку.

Авто останавливается возле «Ле Куку» – прекрасного французского ресторана в нижней части Сохо. Снаружи по стенам вьется плющ. Адди уже ужинала здесь раньше, где подают два лучших блюда из всех, что она пробовала в Нью-Йорке. Интересно – знает ли Люк, как ей нравится этот ресторан, или у них просто совпал вкус?

И снова он подает ей руку.

И снова она ее не принимает.

К дверям ресторана приближается пара, выясняет, что тот закрыт, и удаляется прочь, пробормотав что-то о бронировании. Но когда руку на ручку двери кладет Люк, та легко распахивается.

Внутри с высокого потолка свисают массивные люстры, в блестящие окна заглядывает ночная тьма. Заведение выглядит огромным, в нем спокойно могла бы разместиться сотня гостей, но сегодня в зале пусто, только в открытой кухне колдуют два повара, а у стойки застыла пара официантов и метрдотель. При приближении Люка последний низко кланяется.

– Месье Дюбуа, – бормочет он полусонным голосом, – мадмуазель.

Он провожает их к столику на двоих, где перед каждым бокалом алеет роза, и отодвигает стул для Адди. Люк смиренно ждет, пока она займет свое место, и лишь потом устраивается сам. Метрдотель откупоривает бутылку мерло.

– За тебя, Аделин, – подняв свой бокал, провозглашает Люк.

Меню нет, никто не принимает заказ. Просто приносят тарелки.

Фуа-гра с вишней, террин из кролика. Палтус в соусе «бер-блан» и свежеиспеченный хлеб, а также несколько сортов сыра.

Еда, разумеется, превосходна.

Пока Адди и Люк насыщаются, возле бара ждут метрдотель и официанты с распахнутыми пустыми глазами и безжизненными лицами.

Именно эта сторона его силы и то, как небрежно он с ней обращается, всегда казалась Адди невыносимой.

Она слегка наклоняет бокал в сторону марионеток.

– Отпусти их.

Люк покоряется. Легкий жест, и слуги исчезают. Адди и Люк остаются одни в пустом ресторане.

– А со мной бы ты такое сделал? – спрашивает она.

– Я не могу, – качает головой Люк, и Адди удивляется: неужели он ее так бережет? Однако следует продолжение: – У меня нет власти над обещанными душами. Они действуют по собственной воле.

Слабое утешение, но хоть что-то.

Люк смотрит в свой бокал. Покручивает ножку в пальцах, и там, в затемненном стекле, Адди видит их отражение – они лежат на смятых шелковых простынях, ее пальцы ерошат его волосы, руки Люка выписывают узоры на ее коже.

– Скажи, Аделин, ты по мне скучала?

Конечно скучала.

Она может убеждать себя, как убеждала и его, что ей лишь хотелось, чтобы ее видели. Что ей недоставало его внимания, его пьянящих визитов – но дело не только в этом. Она тосковала по нему, как тоскуют зимой без солнца люди, которые даже не любят жару. Скучала по звуку его голоса, по умелым прикосновениям, по жарким спорам, по тому, как они подходили друг другу.