Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

Всего одно слово, но воздух от его силы идет рябью, легкой дымкой окутывает Макса. Его сопротивление тает, раздражение сглаживается, глаза становятся остекленевшими. Он поднимается из-за столика и уходит, даже ни разу не оглянувшись.

– Проклятье, – бормочет Адди, откидываясь на спинку стула.

Люк опускается на свободное место и наливает в бокалы шампанское.

– У тебя день рождения в марте.

– Доживи до моего возраста, будешь праздновать, когда вздумается.

– И долго ты с ним?

– Два месяца. Не так уж плохо, – пожимает плечами Адди, отпивая игристое. – Он влюбляется в меня каждый день.

– И забывает каждую ночь.

Слова ранят, но не так сильно, как обычно.

– По крайней мере, с ним я не скучала.

Изумрудный взгляд скользит по ее телу.

– И со мной бы не скучала, если бы захотела.

К щекам Адди приливает жар.

Не может же он знать, что она скучала по нему. Представляла его на месте своего незнакомца одинокими ночами в постели. Вспоминала всякий раз, когда поигрывала кольцом на шее, и всякий раз, когда намеренно его не касалась.

– Что ж, – говорит Адди, допивая шампанское, – ты испортил мне свидание. Так что можешь хотя бы попытаться восполнить ущерб.

Зелень в глазах Люка снова становится ярче.

– Идем, – говорит он, помогая ей подняться с кресла. – Ночь только началась, найдем развлечение поинтереснее.

В «Цикада клаб» кипит жизнь.

С блестящего потолка низко свешиваются сияющие люстры в стиле ар-деко. В ложу ведет лестница с красной ковровой дорожкой. Столики покрыты льняными скатертями, перед невысокой сценой – отполированный танцпол.

Они приходят, как раз когда духовой оркестр заканчивает играть и по залу проносятся отголоски труб и саксофона. В клубе людно, но Люк ведет ее через толпу к единственному свободному столику у сцены. Самому лучшему.

Они занимают места, и тут же подскакивает официант с двумя мартини на подносе. Адди приходит на память, как пару столетий назад они впервые ужинали в особняке маркиза: еда была готова еще до того, как она согласилась разделить с Люком трапезу. Интересно, планировал ли он и этот вечер заранее, или просто мир прогибается, исполняя пожелания тьмы?

Толпа взрывается аплодисментами: на сцену выходит новый артист, худощавый мужчина с бледным лицом и тонкими бровями. На лоб надвинута серая шляпа.

Люк смотрит на него с неподдельной гордостью владельца.

– Кто это? – спрашивает Адди.

– Синатра.

Оркестр встает, и мужчина начинает петь. Его песня, плавная и мелодичная, льется по залу. Адди завороженно вслушивается. Гости парами выходят на танцпол.

Адди тоже встает и протягивает руку:

– Потанцуй со мной.

Люк внимательно смотрит на нее, но не делает попытки подняться.

– А Макс бы потанцевал!

Она думает, что он откажется, но Люк поднимается, берет ее за руку и ведет на танцпол.

Она думает, он будет скованным и неподатливым, но Люк двигается с плавной грацией ветра, летящего по пшеничному полю, или бури, разыгравшейся в летнем небе.

Адди пытается припомнить, были ли они хоть раз так близки, и не может. Они всегда соблюдали дистанцию.

А теперь пропасть между ними исчезла.

Его тело окутывает ее мягким покрывалом, словно ветер, словно сама ночь. Сегодня Люк не кажется порождением тени и дыма – его мускулы тверды, его голос обдает дыханием волосы Адди.

– Даже если бы все, кого ты встречала, тебя помнили, я все равно знал бы тебя лучше.

Адди всматривается в его лицо:

– А я тебя знаю?

Он склоняется к ней ниже:

– Только ты и знаешь.

Их тела прижаты друг другу, они идеально совпадают.

Его плечо вылеплено для ее щеки.

Руки созданы, чтобы обнимать талию Адди.

Голос Люка заполняет пустоту в ее душе:

– Я хочу тебя. Всегда хотел.

Он смотрит на нее сверху вниз, зеленые глаза потемнели от удовольствия.

– Я нужна тебе просто как некий приз, – старается отстоять свое Адди. – Как пища или бокал вина – ты хочешь меня поглотить.

Он опускает голову, прижимаясь губами к ее ключице.

– Это так ужасно?

Люк целует ее горло, и Адди пытается подавить дрожь.

– Неужели это так плохо, – спрашивает он, скользя губами по ее подбородку, – когда тобой наслаждаются? – Дыхание обжигает ей ухо. – Когда тебя вкушают?

Люк опускает рот на ее губы, тот тоже словно создан для нее.

Адди так и не поймет, кто кого поцеловал первым – она его или он ее, – кто начал поцелуй и кто на него ответил. Знает одно – между ними была дистанция, и она исчезла. Разумеется, Адди и раньше представляла, как целует Люка, еще в ту пору, когда он был порождением ее разума, и потом, когда он стал собой. Но в воображении Люк всегда целовал ее, будто забирал законную добычу в конце концов именно так он целовал Адди в ночь сделки – до крови на губах. Адди думала, что такими и останутся его ласки.

Однако Люк целует ее так, словно дегустирует яд.

Осторожно, вопрошающе, почти боязливо.

И только когда она отвечает, Люк углубляет ласку, скользя зубами по нижней губе, прижимаясь к Адди всем жарким телом.

На вкус он как ночной воздух, пьянящий запахом летних гроз, с легким оттенком древесного дыма, костра, что затухает в ночи. Он пахнет лесом и почему-то, к ее удивлению, домом.

И внезапно вокруг нее – вокруг них – смыкается тьма, и «Цикада Клаб» исчезает. Негромкую музыку и голос певца сметает давящая пустота, резкий порыв ветра, колотящийся в ушах пульс. Адди, сделав единственный шаг назад, падает в вечность, а потом ее ноги нащупывают гладкий мраморный пол комнаты в отеле. Люк стискивает ее, толкает вперед, и она послушно откидывается на ближайшую стену, увлекая его за собой.

Он поднимает руки, заключая Адди в клетку своих объятий.

Если постараться, эту клетку можно легко сломать.

Адди даже не пытается.

Он снова целует ее, и на сей раз вовсе не боязливо. На сей раз в его действиях нет ни осторожности, ни готовности отступить. Поцелуй внезапный, резкий и глубокий, он лишает воздуха и мыслей, оставляя только жажду, и на какой-то миг Адди ощущает мрак, который зияет вокруг нее, хотя ногами она все еще стоит на земле.

Адди доводилось целовать многих, но так не целовался никто. Дело даже не в технической стороне вопроса. Дело даже не в идеальной форме рта Люка, дело в том, как он им пользуется.

Это как есть персики не в сезон и затем вкусить созревший на солнце плод. Или видеть жизнь в черно-белых тонах, а потом узреть полноцветное изображение.

Поначалу это своего рода борьба, когда оба еще держат оборону, выискивая скрытое жало клинка, готового вонзиться в плоть. А потом наконец поддаются, бросаясь навстречу друг другу с силой слишком долго разделенных тел.

Их слияние – битва на простынях.