Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

В будущем это изменится. Мрак будет шириться, расти, заполняя пробелы между штрихами нарисованного ее рукой портрета, пока окончательно не присвоит картинку. Адди даже усомнится, что та когда-то была создана ею. Но пока что единственная черта в нем, которая полностью принадлежит ему, – это глаза.

Адди представляла их сотни раз. О да, они всегда виделись ей зелеными, но в ее сновидениях носили одинаковый оттенок: спокойной летней зелени.

У мрака глаза другие – поразительные, изменчивые. В них и только в них отражается малейшая перемена его настроения. Годы спустя Адди научится понимать их язык. Узнает, что от веселья они становятся оттенка летнего плюща, а от раздражения светлеют, как кислое яблоко. От наслаждения же темнеют почти до черноты, непроглядной, как ночная чаща, лишь по краям остается зеленый ободок.

Нынче же они цвета мокрой травы, что полощется в русле ручья. К концу ужина они еще сменят цвет.

Есть нечто томное в его позе. Призрак облокачивается на стол, рассеянно глядя в никуда, голова чуть склонена набок, словно он к чему-то прислушивается, а изящные пальцы поглаживают подбородок, будто незнакомец наслаждается собственным телом.

Сама не понимая, что делает, Адди нарушает тишину:

– Как тебя зовут?

Призрак переводит взгляд на нее.

– Зачем мне имя?

– У всех есть имена, – настаивает Адди, наклоняя бокал в его сторону. – Имена имеют смысл, они имеют силу. Ты это знаешь, иначе не стал бы отнимать мое.

Уголок рта призрака приподнимается в улыбке – волчьей, довольной.

– Если это правда, зачем мне называть тебе свое? – спрашивает он.

– Я же должна как-то звать тебя, когда порой вспоминаю. Пока что на ум приходят одни непотребства.

Мраку, похоже, плевать.

– Зови как хочешь, мне все равно. Как ты называла незнакомца в альбоме, по образу и подобию которого меня вылепила?

– Ты сам себя вылепил, чтобы всласть надо мной поиздеваться. Мне бы хотелось, чтобы ты принял другой образ!

– Во всем ты видишь жестокость, – морщится призрак, поглаживая бокал. – Я сделал это, чтобы тебе было привычнее.

В душе Адди разгорается гнев.

– Ты уничтожил единственное, что у меня оставалось.

– Как печально, что у тебя оставались лишь сны.

Адди страстно хочется выплеснуть шампанское ему в лицо, но она этого не делает. Знает, толку не будет. Она бросает взгляд на лакеев у стены и протягивает бокал, чтобы тот наполнили. Но слуги не двигаются с места – ни один из них. Они подчиняются воле мрака, а не Адди.

Что ж, она встает и берет игристое сама.

– Как звали твоего незнакомца?

Адди возвращается на свое место, наполняет бокал, рассматривая тысячи шипящих пузырьков, поднимающихся на поверхность.

– У него не было имени, – говорит она.

Ложь, разумеется. Мрак смотрит на нее, словно об этом знает. Правда в том, что она примеряла десятки имен – Мишель, Жан, Николя, Анри, Винсент. Ни одно не подошло. А потом как-то ночью оно само у нее вырвалось. Адди свернулась клубочком в постели, кутаясь в его призрачные объятия, а длинные пальцы незнакомца играли с ее волосами. Имя слетело с губ, легкое, как дыхание, естественное, как воздух.

Люк.

Она думала о нем как о Люсьене, но напротив сидит мрак, и ирония ситуации, весь этот фарс похож на обжигающий напиток, что янтарем горит у нее в груди.

Люк. Люцифер. Слова эхом отзываются в ней, будто ветер.

Я дьявол или тьма…

Адди не знает и никогда не узнает, но имя все равно испорчено. Так что пусть забирает.

– Люк, – бормочет она.

Призрак ослепительно улыбается, цинично изображая радость, и поднимает бокал, точно желает сказать тост.

– Пусть будет Люк!

Адди снова осушает бокал. Ей нравится головокружительная легкость, которую дарует шампанское. Конечно, это скоро пройдет, с каждым глотком чувства притупляются, однако Адди решительно сопротивляется, стараясь удержать это ощущение, выжать из ситуации все, хотя бы ненадолго.

– Ненавижу тебя, – говорит она.

– Ах, Аделин, – ухмыляется призрак. – Что бы ты без меня делала?

Он покручивает между пальцами хрустальную ножку бокала, и в его гранях Аделин видит другую жизнь – свою и чужую одновременно. Ту, где свадьба состоялась, Адди не убежала в чащу на закате и не вызвала тьму, чтобы освободиться.

Она видит себя – прежнюю себя, какой могла бы стать, – с землистым от усталости лицом, рядом стоят детишки Роже, на руках младенец. Вот она лежит с мужем в холодной постели, вот – склонилась над очагом, в точности как склонялась ее мать. Такая же, как у матери, скорбная морщина прорезает лоб, боль в суставах мешает зашить прорехи на одежде, да и баловаться рисованием больше недосуг. Росток ее жизни увял, она спешит коротким путем, столь знакомым в Вийоне каждому, – узкой дорогой от колыбели до могилы. Маленькая церковь уже поджидает, серая и застывшая, словно надгробие.

Адди рада, что мрак не спрашивает, хочет ли она вернуться, согласна ли променять нынешнюю жизнь на прежнюю, потому что, несмотря на все горести и безумие, потери, голод и боль, картинка в хрустале ее все еще пугает.

Ужин окончен. Прислуга стоит в тени, ожидая приказаний хозяина – лица пусты, головы покорно склонены.

«Заложники», – думает Адди.

– Я хочу, чтобы они ушли.

– Хотеть тебе не позволено, – отрезает он.

Но Адди видит его взгляд и не отводит свой. Теперь, когда призрак обрел имя, это легко. Отныне она воспринимает его как мужчину, а с мужчиной можно спорить, и после небольшой паузы мрак вздыхает, поворачивается к ближайшему лакею и велит прислуге взять бутылку игристого и проваливать.

Наконец они остаются наедине.

– Пожалуйста, – ворчит Люк.

– Когда маркиз с супругой вернутся домой и обнаружат прислугу пьяной, их накажут.

– Интересно, а кого обвинят в пропаже шоколада из господской спальни? Или синего шелкового шлафрока… Думаешь, когда ты крадешь вещи, никого не наказывают?

– Ты не дал мне выбора! – покраснев, огрызается Адди.

– Я дал тебе то, что ты просила, Аделин. Неограниченное время. Свободную жизнь.

– И обрек меня на забвение.

– Ты просила свободы – нет большей свободы, чем у тебя. Можешь бродить по миру беспрепятственно. Без ограничений, не связанная обязательствами.

– Хватит притворяться, что желал мне добра.

– Я заключил с тобой сделку, – тяжело опустив руку на стол, возражает призрак. В глазах его быстрой молниеносной вспышкой вспыхивает желтый огонек раздражения. – Ты явилась ко мне, просила, умоляла. Ты дала обещание, я назвал условия. Пути назад нет. Но если ты устала – только скажи, я жду.

И снова в душе вскипает ненависть, за которую куда проще держаться.

– Зря ты проклял меня. – У Адди развязался язык, но она не знает – виновато шампанское или она приспособилась к мраку, привыкла к его присутствию, как тело привыкает к чересчур горячей воде. – Если бы ты просто дал мне то, о чем я просила, я бы со временем перегорела, насытилась жизнью, и мы оба остались бы в выигрыше. А теперь, как бы я ни устала, никогда не отдам свою душу.