Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

– Упрямая! – скалится призрак. – Но даже камни рассыпаются в прах.

Адди подается вперед.

– Воображаешь себя кошкой, играющей добычей? Но я не мышь и едой никогда не стану.

– Надеюсь, нет, – разводит руками Люк. – Давно мне не попадался такой твердый орешек.

Игра. Все это для него игра.

– Ты меня недооцениваешь.

– Неужели? – Он делает глоток, приподнимая черную бровь. – Полагаю, мы вскоре узнаем.

– О да, – говорит Адди, прихлебывая игристое. – Узнаем.

Сегодня призрак преподнес ей дар, хотя Адди сомневается, что он это понимает. У времени нет лица, нет формы, с ним невозможно сражаться. Но своей издевательской улыбкой, насмешливыми словами мрак дал ей то единственное, в чем она по-настоящему нуждается: врага.

Линия фронта очерчена.

Должно быть, первый выстрел прогремел еще в Вийоне, когда вместе с душой Адди призрак украл ее жизнь, но здесь и сейчас начинается война.

13 марта 2014

Нью-Йорк

Генри ведет ее в бар, слишком людный, слишком шумный. В Бруклине все бары такие – очень тесно и толпы народа. «Негоциант» не исключение, даже в четверг. Адди и Генри удается найти место на задней террасе под навесом, но ей все же приходится наклоняться к нему, чтобы через шум расслышать его голос.

– Откуда ты? – начинает она.

– С севера штата, из Ньюберга. А ты?

– Вийон-сюр-Сарт, – отвечает Адди. Название родной деревни все еще немного больно произносить.

– Из Франции? Ты говоришь без акцента.

– Я давно переехала.

Они заказывают одну на двоих порцию картошки фри и пару бокалов пива, воспользовавшись скидкой «счастливого часа», потому что, по словам Генри, работа в букинистическом не слишком хорошо оплачивается. Жаль, Адди не может сходить и принести нормальные напитки, но она уже скормила Генри вранье насчет бумажника, и ей не хочется устраивать никаких выходок, особенно после «Одиссеи».

К тому же она боится.

Боится дать ему уйти.

Боится выпустить его из вида.

Что бы это ни было – временная вспышка, ошибка, прекрасный сон или невероятное везение, – Адди боится это упустить. Потерять Генри.

Один неверный шаг, и она проснется. Неверный шаг, и нить прервется, проклятье снова обретет силу, все будет кончено, Генри исчезнет, и она снова останется одна.

Адди заставляет себя встряхнуться. Наслаждаться текущим моментом, ведь долго он не продлится. Но здесь и сейчас…

– О чем задумалась? – перекрикивает толпу Генри.

Адди улыбается.

– Жду не дождусь лета.

И это не ложь. Весна выдалась долгая и дождливая, Адди устала мерзнуть. Лето – это жаркие дни и поздние закаты. Это еще один год жизни. Очередной год без…

– Если бы ты могла попросить только что-то одно, – прерывает ее мысли Генри, – что бы это было?

Он с прищуром разглядывает ее, словно она не человек, а книга, которую можно прочесть. Адди таращится на него, как на привидение, как на немыслимое чудо.

«Такого, как ты», – думает она, но вслух, поднимая бокал, произносит:

– Еще пива.

Адди помнит свою жизнь по секундам, но в этот вечер с Генри все перемешалось. Время утекает сквозь пальцы, пока они бродят от бара к бару. После «счастливого часа» наступает пора ужина, а затем – напитков покрепче.

И всякий раз, оказываясь перед выбором завершить вечер или продолжить его, они выбирают второе. Каждый ждет, что другой вот-вот скажет «Ну, уже поздно», «Мне пора» или «Увидимся», но по какому-то негласному договору им не хочется расставаться. Почему боится разрывать связь Адди, понятно, а вот Генри… Адди любопытно, что за одиночество отражается в его глазах, почему официанты и другие посетители так тепло смотрят на него и почему он так старательно этого не замечает.

Вечер подошел к концу, наступила первая теплая ночь весны. Адди и Генри едят дешевую пиццу, прогуливаясь по улицам, а по небу тянутся низкие облака, подсвеченные луной. Адди смотрит на небо, и вслед за ней то же делает Генри. На мгновение, на одно лишь мгновение его взгляд становится невыразимо грустным.

– Я скучаю по звездам, – говорит он.

– И я, – кивает Адди.

Он смотрит на нее и улыбается.

– Кто ты?

Взгляд его становится тусклым, и вопрос звучит будто Генри хочет узнать не «кто», а «как». Не «Как дела?», а почти «Как ты здесь оказалась?». Адди хочется выяснить то же самое, но у нее на это есть серьезная причина, а он всего лишь немного пьян.

Генри абсолютно, совершенно обычный.

Только он не может быть обычным. Обычные люди ее не помнят.

Они подходят к метро, и Генри замедляет шаг.

– Моя станция.

Его рука выскальзывает из ее руки, и снова приходит знакомый страх развязки: вдруг все снова кончится ничем, мгновения будут упущены, а воспоминания стерты. Адди не хочет, чтобы ночь заканчивалась, чтобы чары развеялись, чтобы…

– Давай увидимся еще, – предлагает Генри.

Надежда так переполняет грудь, что становится больно. Адди сотни раз слышала подобные слова, но впервые это действительно возможно. По-настоящему.

– Я тоже хочу, чтобы мы встретились.

Генри улыбается, и улыбка озаряет все его лицо.

Он достает сотовый, и у Адди замирает сердце. Ее телефон сломан, объясняет она, однако правда в том, что он до сих пор просто не был ей нужен. Пальцы всегда бессмысленно скользили по экрану. У нее нет электронной почты, ведь она неспособна отправить никакое сообщение, поскольку невозможность писать – часть проклятия.

– Не знал, что в наши дни кто-то может обходиться без сотового.

– Я старомодна, – улыбается Адди.

Он предлагает зайти за ней завтра. Где она живет? Адди кажется, что сама вселенная над ней издевается.

– Ночую у друзей, пока их нет в городе, – отмахивается она. – Давай лучше я зайду в книжный?

– Тогда встретимся там, – кивает, пятясь, Генри. – В субботу?

– В субботу.

– Только не пропадай.

Адди смеется тонким переливчатым смехом. Генри уходит. Вот он уже шагает на ступеньку, ведущую вниз, и Адди охватывает паника.

– Постой! – окликает она. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Боже, – стонет Генри, – только не говори, что у тебя кто-то есть.

Кольцо в ее кармане раскаляется.

– Нет.

– Ты агент ЦРУ и завтра отправляешься на сверхсекретное задание.

– Нет, – смеется Адди.

– Ты…

– Меня зовут не Ева.

– Вот как… – смущается Генри.

Адди не знает, сумеет ли произнести свое имя, позволит ли ей проклятие, но хочет попытаться.

– Я не сказала настоящее имя потому… Черт, все так сложно. Но ты мне нравишься, и я хочу, чтобы ты его знал. Услышал от меня.

– Я слушаю… – вмиг становится серьезным Генри.

– Ад… – Слог с непривычки застревает в горле, связки давно отвыкли его произносить, и она давится хриплым кашлем, но потом все же ухитряется выдавить: – Адди. – Тяжело сглатывает и пробует еще раз: – Меня зовут Адди.