Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

– Приношу искренние извинения… – начинает он, и тут выражение его лица меняется. Сначала на нем отражается удивление, затем веселье, и Адди догадывается – слишком поздно, – как близко они стоят, как хорошо освещено ее лицо. Слишком поздно понимает – он разгадал обман и все еще держит ее за рукав. На мгновение Адди пугается разоблачения. Однако когда друзья просят его поторопиться, юноша отсылает их прочь. Адди и незнакомец остаются одни на мостовой. Она готова вырваться и бежать, но вид у молодого человека совершенно не угрожающий, он лишь загадочно улыбается.

– Отпусти! – требует Адди, немного понизив голос.

Юноша только смеется, однако выпускает ее руку так быстро, словно коснулся огня.

– Извини, – говорит он, – я ошибся. – А потом одаряет ее озорной улыбкой. – Впрочем, и ты, кажется, тоже.

– Вовсе нет, – огрызается она, перемещая руку ближе к ножу, который лежит в корзине. – Я нарочно.

Юноша улыбается еще шире, переводит взгляд на мостовую, где блестит разлитый мед, и качает головой.

– Я хочу загладить вину, – говорит незнакомец, и Адди уже собирается сказать ему, мол, не стоит беспокоиться, все в порядке, однако он берет ее под руку, словно они приятели, и восклицает: – То-то же! Идем.

И ведет ее к кафе на углу. Адди в таких местах никогда не бывала, у нее всегда недоставало храбрости, она боялась рискнуть и зайти туда в одиночку, тем более с такой ненадежной маскировкой. Но незнакомец притягивает ее к себе, будто это все ерунда, и в последний момент кладет ей руку на плечи. Ошарашенная внезапным и таким интимным прикосновением, Адди уже хочет отпрянуть, но вовремя замечает краешек его улыбки и понимает – он сделал это специально, ради того, чтобы не выдать ее секрет.

В кафе жизнь бьет ключом, раздаются громкие возгласы, сильно пахнет дымом.

– Осторожнее, – говорит незнакомец, а в глазах его прыгают искры веселья. – Держись поближе, да опусти голову, не то нас раскроют.

Адди идет за ним к барной стойке, и он заказывает две небольшие чашки, в которых плещется черная как чернила жидкость.

– Сядем у стены, – кивает он, – там свет не слишком яркий.

Они устраиваются за угловым столиком, незнакомец ставит чашки и в цветистых выражениях поясняет, что это кофе. Адди, разумеется, о новом напитке уже наслышана, в Париже это последний писк. Однако, поднеся фарфоровую чашку к губам, она разочаровывается.

Темная жидкость крепкая и горькая, чем-то напоминает шоколадные хлопья, которые Адди впервые попробовала несколько лет назад, но без привкуса сладости. Но юноша нетерпеливо и восторженно, словно щенок, взирает на нее, поэтому Адди все же проглатывает пойло. Она улыбается, баюкая чашку в ладонях, и смотрит из-под полей треуголки на мужчин, сидящих за столиками. Некоторые переговариваются, склонив головы, другие смеются и играют в карты или передают друг другу какие-то бумаги. Адди таращится на этих людей и снова удивляется, насколько открыт для них мир, как мало барьеров.

Она переводит взгляд на своего спутника, который по-прежнему взирает на нее с безмерным восхищением.

– О чем ты думала? – интересуется он. – Вот прямо сейчас…

Юноша не был официально ей представлен, он просто с ходу окунулся в беседу, словно они знакомы много лет, а не несколько минут.

– Я думала, – говорит Адди, – как легко, наверное, быть мужчиной…

– Значит, ты поэтому так замаскировалась?

– Поэтому и из ненависти к корсетам.

Он смеется так легко и открыто, что Адди тоже невольно улыбается в ответ.

– А имя у тебя есть? – спрашивает он, и Адди не знает, чье имя незнакомец хочет выяснить – ее собственное или того, кем она притворяется.

– Тома́ , –отвечает она и наблюдает, как он пробует на вкус имя, словно кусочек фрукта.

– Тома́, – вторит юноша. – Рад знакомству. А я – Реми Лоран.

– Реми… – эхом отзывается Адди, растягивая гласные.

Имя ему подходит, больше, чем ей когда-либо шло «Аделин». Юное и сладкое, это имя позже будет преследовать ее, всплывая, как яблоки в ручье. Сколько бы она ни встретила мужчин, имя Реми всегда будет воскрешать в памяти этого яркого и жизнерадостного молодого человека. Такого она могла бы полюбить, будь у нее шанс.

Адди отпивает еще немного, стараясь обхватывать чашку не слишком осторожно, сидеть с опорой на локоть и держаться раскованно, как держатся мужчины, когда не подозревают, что их пристально рассматривают.

– Надо же, – восхищается Реми, – а ты хорошо изучила нашего брата.

– Правда?

– Потрясающе притворяешься.

У Адди была куча времени попрактиковаться, и с годами это превратилось в игру, в развлечение. Адди умеет изобразить десяток разных персонажей и точно знает, чем отличаются герцогиня и маркиза, а также докер и торговец. Все это она могла бы поведать Реми.

Но Адди лишь говорит:

– Всем нужно как-то убивать время.

Он снова смеется, поднимает чашку и между глотками принимается разглядывать посетителей, а потом его взгляд вдруг падает на что-то, что пугает Реми. Он давится напитком и заливается краской.

– В чем дело? – удивляется Адди. – Что с тобой?

Реми кашляет и едва не роняет чашку, показывая на господина, который только что вошел в дверь.

– Ты его знаешь? – спрашивает Адди.

– А ты не знаешь? – бормочет Реми. – Это же месье Вольтер.

Адди качает головой, ей это имя ни о чем не говорит.

Реми достает из кармана сюртука свернутый трубочкой тонкий буклет. На обложке напечатаны какие-то буквы. Адди, хмурясь, рассматривает заголовок. Она успевает разобрать только половину строки, как Реми открывает книжицу, и перед глазами Адди возникает мешанина слов, отпечатанных превосходной черной краской. Когда-то давно отец начинал учить ее читать: это были простые буквы, свободный рукописный шрифт.

Реми внимательно наблюдает, как Адди изучает листок.

– Прочесть можешь?

– Буквы я знаю, – признается Адди, – но складывать их не очень-то умею. Пока справлюсь со строкой, забываю смысл.

Реми удрученно качает головой.

– Просто преступление, что женщин не учат так же, как мужчин. Не представляю жизни без книг. Без стихов, пьес и философских трудов. Шекспир, Сократ, что уж говорить о Декарте!

– И все? – насмешливо поддразнивает Адди.

– И еще Вольтер! Конечно, Вольтер. Очерки и новеллы!

Последнее слово Адди незнакомо.

– Длинная история, – объясняет Реми, – чистый вымысел. Про любовь или приключения, или о чем-то смешном.

Адди вспоминает сказки, которые ей в детстве рассказывал отец, предания Эстель о старых богах. Однако новеллы Реми, похоже, представляют собой нечто большее. Адди пробегается пальцами по странице книжки, но смотрит при этом на Реми, а тот не отрывает взгляда от Вольтера.