Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

Адди трогает корпуса камер, похожие на панцири черепах. На пальцах остается пыль. Но фотографии – повсюду.

Висят на стенах, мостятся на прикроватных тумбочках, ютятся в углах, в ожидании, когда же их повесят. На одной – Беатрис в художественной галерее, ее силуэт вырисовывается на ярко освещенном фоне. На другой Беатрис и Генри в обнимку. Она смотрит прямо, он – опустил голову, кажется, что они вот-вот разразятся смехом. Парень – вероятно, тот самый Робби. Беа была права: он выглядит так, словно сбежал с вечеринки в галерее Энди Уорхолла. Позади него толпа – размытое пятно тел, фокус на Робби, он смеется, на скулах горят полосы пурпурного блеска, на носу зеленые завитки, а на висках – золотистые.

В коридоре висит еще одно фото, на нем все трое сидят на диване, Беа посередине, Робби положил ей ноги на колени, с другой стороны примостился Генри, лениво подпирающий рукой подбородок.

Напротив – совершенно другой портрет, постановочное семейное фото, полная противоположность непринужденному снимку повседневной жизни. Генри снова сидит на краю дивана, но держится более прямо, на сей раз рядом с ним двое, определенно его брат и сестра. Девушка с ураганом непокорных локонов на голове прячет глаза за очками в «кошачьей» оправе – миниатюрная копия своей матери, что стоит, опустив ладонь ей на плечо. Парень постарше и посуровее выглядит двойником отца. И среди них младший сын – худощавый, настороженный. Он улыбается, но глаза смотрят серьезно.

Генри глядит на Адди с фотографий, которые явно снял сам. Она чувствует его руку, художника в кадре. Она могла бы простоять там дольше, пытаясь выяснить правду, его тайну, ответ на вопрос, который снова и снова звучит у нее в голове, но Адди видит лишь юношу – грустного, потерянного, пытливого.

Она переходит к книгам. Библиотека у Генри разношерстная, книги разбросаны по всем поверхностям в каждой комнате. Они занимают полку в гостиной, другую – поменьше – в коридоре, высятся стопкой у кровати и еще одной – на журнальном столике. Поверх груды учебных пособий с названиями «Переосмысление Завета» и «Иудейская теология в эпоху постмодернизма» лежат комиксы. Романы и автобиографии в бумажных обложках и твердых переплетах перемешаны между собой, некоторые из них старые и потертые, другие совершенно новые. Из десятка книг торчат закладки, отмечая незаконченное чтиво.

Она поглаживает корешки, задержавшись у толстого золотистого тома. «История мира в ста предметах». Адди недоумевает: как можно свести человеческую жизнь, не говоря уже о цивилизации, к списку вещей. Существует ли вообще способ измерить ценность жизни не по оставленному в жизнях других людей следу, а по оставленным после себя артефактам.

Она обдумывает собственный список. Историю Адди Ларю.

Птица отца, затерявшаяся среди мертвецов в Париже.

«Place Royale», украденная из комнаты Реми.

Деревянное кольцо.

Но это те вещи, что оставили отпечаток в жизни Адди. А что же оставит она? Свое лицо, отразившееся в сотне произведений искусства. Сочиненные ею ноты, которые легли в основу множества песен. Семена невидимы, идеи пускают корни, прорастают сами по себе.

Праздное любопытство утолено. Адди принимается за целенаправленные поиски. Она ищет подсказку, что-нибудь, что угодно, стараясь понять Генри Штрауса.

На журнальном столике лежит ноутбук. Он загружается без пароля, но когда Адди начинает водить по тачпаду, курсор не двигается. Она рассеянно стучит по клавишам, но ничего не происходит.

Проклятие в силе. Хотя и не совсем…

Адди бродит из комнаты в комнату в поисках разгадки. Кто же ты, Генри Штраус? В аптечном шкафчике стопка рецептов, названия медикаментов представляют собой одни аббревиатуры. Рядом – пузырек с розовыми таблетками, на нем самоклейкая этикетка с крошечным, нарисованным от руки зонтиком.

В спальне – еще одна полка, на ней стопка записных книжек самых разных форм и размеров. Адди перелистывает их, но все они пустые.

На подоконнике примостился старый снимок Генри и Робби. На нем они обнимаются, и Робби стоит прислонившись лбом к виску Генри. В их позах есть нечто интимное: глаза Робби полузакрыты, у него на затылке покоится рука Генри, как бы поддерживая его или стараясь прижать к себе. На губах Робби цветет безмятежная улыбка. Он счастлив. Он дома.

На прикроватной тумбочке – старомодные часы. Минутной стрелки вовсе нет, а часовая указывает на начало седьмого, хотя на настенном циферблате горит 9:32. Адди подносит часы к уху, но те молчат – наверное, батарейка сдохла.

И вдруг в ящике комода она находит носовой платок, сплошь в пятнах крови. Из платка выпадает кольцо – платиновый ободок с небольшим бриллиантом. Обручальное кольцо. Адди гадает – кому оно предназначалось, кем был Генри, пока не встретил ее, по какой причине пересеклись их пути.

– Кто ты? – шепчет она в тишине пустой комнаты.

Адди снова заворачивает кольцо в грязный платок, возвращает на место и плотно закрывает ящик.

– Беру свои слова обратно! Если бы мне пришлось всю жизнь есть что-то одно, я бы выбрала эту картошку!

Засмеявшись, Генри крадет пару ломтиков из конверта Адди, пока они стоят в очереди за гиросом [19] Блюдо греческой кухни, сходное с шаурмой или донером. . Фургоны с едой яркой лентой тянутся вдоль улицы. Множество людей выстроились за роллами с лобстером и жареным сыром, банх ми [20] Вьетнамский сэндвич. и кебабами. Продают даже мороженое-сэндвич, хотя мартовский вечер свеж и обещает похолодание. Адди радуется, что догадалась надеть шапку и шарф, сменила балетки на высокие ботинки. Она греется в объятиях спутника, но вот в очереди за фалафелем появляется просвет, и Генри отходит к фургончику.

Адди наблюдает, как он делает заказ в окошко. Женщина средних лет за прилавком наклоняется вперед, облокотившись на стойку, и вступает с ним в беседу. Генри серьезно кивает в ответ. Позади него вырастает хвост очереди, но продавщица, кажется, этого даже не замечает. С полными слез глазами она печально улыбается, берет Генри за руку и сжимает ее.

– Следующий!

Вздрогнув, Адди моргает, подходит к окошку и тратит последнюю ворованную наличность на гирос с бараниной и черничную газировку. Впервые за долгое время ей жаль, что у нее нет кредитки – и вообще нет чего-то большего, кроме одежды, которая на ней, и мелочи в кармане. Жаль, что вещи утекают словно песок сквозь пальцы и нельзя владеть чем-то, не украв его сначала.

– Ты смотришь на свой гирос так, будто он разбил тебе сердце.

Адди поднимает взгляд на Генри и растягивает губы в улыбке.

– Уж очень аппетитно. Я просто подумала, как будет грустно, когда он исчезнет.