Татьяна Коростышевская - Незваный, но желанный [litres]

Нас с Эльдаром начальство к уничтожению навьих артефактов определило. Хорошая работа, вещественная, жарко только в литейной. Собиралась сначала, между делом, к ковке гнумьего своего кольца приступить, но передумала. Волковский перстень до сих пор красовался на безымянном пальце, при нем женихаться с Семеном было неловко. Ничего, в Мокошь-граде выкую перфектно.

— Дворец целый! — присвистнул Мамаев, когда наша коляска въехала в ворота на Гильдейской улице.

— В котором богатые невесты обитают.

Лакей проводил нас в кабинет к Марии Гавриловне, та поднялась из-за стола, явив заметный уже животик, бросилась ко мне с поцелуями. Мы дружески поболтали обо всем и ни о чем. Ну, то есть разговор и происшедших страшных событий касался, но эмоций сильных они уже не вызывали. Маня спросила о судьбе Блохина. Я честно ответила:

— В крепость его пока переводят, а после, скорее всего, казнят, слишком много на нем преступлений. Разумеется, на родственниках его приговор не отразится, все имущественные и прочие привилегии при них останутся.

— Невероятная удача для родственников, — сказала Мария Гавриловна равнодушно, погладила животик и широко улыбнулась. — Мы с Андроном Ипатьевичем обручились в ту страшную ночь, когда упыри в городе хозяйничали, через неделю свадьба.

Мы с Мамаевым невесту поздравили, а когда покидали кабинет, я заметила, как она бросает в горящий камин лист бумаги. И даже когда от жара он искорежился и развернулся, усмотрела лиловые казенные печати брачного свидетельства. Значит, Маня решила жизнь с чистого листа начать. Пусть счастлива будет, пусть ребеночка здорового родит, маленького Хрущика, который и знать не будет, каким поганцем его настоящий отец оказался.

— Чего загрустила? — спросил Эльдар, когда мы, сопровождаемые горничной, поднимались на второй этаж.

— Стыдно, — призналась я шепотом. — И перед Волковым за трость сгоревшую, и перед Нютой. Эх…

— Да наколдуют твоему Грине новую палицу, лучше прежней, не кручинься. Я отсюда волшбу чую не нашу, чужеродную.

Григорий Ильич почивал, Анна Гавриловна вышивала, устроившись в креслице подле кровати.

— Евангелина Романовна, — подняла от пялец голубые глаза, поглядела на Эльдара без интереса.

Тот представился с поклоном, похвалил вышивку, подошел к спящему.

— Будьте любезны, барышни, меня ненадолго наедине с господином коллежским асессором оставить.

— Зачем? — встревожилась Нюта.

— Для тщательного чародейского осмотра, — ответил Мамаев строго, — с полным заголением. Не для невинных девичьих взоров зрелище.

Для Анны Гавриловны телесных тайн в Грине, кажется, давненько уже не было, но меня она решила от них уберечь, пригласила в смежную горенку. Она как раз была оборудована для рукоделья, и свет хороший, яркий из большого окна, и столик с нитяными коробочками. Мы присели на стулья, Нюта прислушивалась к доносящимся из-за двери звукам. Мамаев двигал мебель, звякал чем-то стеклянно, бормотал с завываниями, изображая волшбу.

— Простите, — проговорила я покаянно, — дорогая Анна Гавриловна, за обман мой подлый. Мне очень нужно было, чтоб вы в доме оставались, когда…

Голубые очи барышни посветлели, будто затянутые льдом, она фыркнула:

— Ты чего вообще сюда явилась, Попович? Не извиняться ведь? Грегори забрать хочешь?

— Куда забрать?

— Получается, когда ты с другими мужиками по подземельям скакала, не нужен он тебе был, а теперь вспомнила? Воображаешь, я в лепет твой поверю? Скажешь, Григорий Ильич не интересовался мною нисколько?

Ответила я честно, но осторожно подбирая слова:

— Разговора о тебе с Волковым у меня не было.

— Вот и молчи! Нравлюсь я ему, точно знаю, сердцем.

— Но…

— Никаких но! Ступай, и басурманина своего забирай, Грегори тебе не отдам. Притвора! Ах, простите-извините! Да, если бы какой другой барышне Григорий Ильич колечко на палец надел… — Глазки Нюты затуманились, лед в них моментально растаял, сменившись поволокою.

— Точно! — Я хлопнула себя по лбу. — Мне же еще перстень вернуть надобно. Одно скажи: зла на меня не держишь?

— Прощение от меня, Попович, получишь сразу после того, — она повела головой в сторону спальни, — как перестанешь ты невестою Грегори называться.

— Перфектно! — поднявшись со стула, я дернула ручку двери. — Вы закончили осмотр, Эльдар Давидович?

Мамаев быстро накрыл спящего одеялом до самого подбородка.

— Да. Господин Волков в здравии пребывает, связь с чародейским кругом, который его пользует, мощна и беспрерывна. Покой, неподвижность, и месяца через полтора, самое позднее два, пробудится коллежский асессор с новехоньким мудреным артефактом.

— Благодарю. — Четким строевым шагом я пересекла комнату, взяла левой ладонью безымянный палец правой, кольцо сидело как влитое, и скороговоркой забормотала: — Я, Евангелина Попович, дворянского звания, желаю помолвку с Григорием Ильичом Волковым немедленно расторгнуть.

Кольцо не двигалось. Нюта обогнула остов кровати, уставилась на меня требовательно. Я посмотрела на Эльдара, тот шевельнул бровями: продолжай.

— Расторгнуть по причине того, что была она понарошечной. — Ободок держался, сниматься не желал. — Другому мое сердце отдано… Значит, на мне вина? Точно! Так как именно я, Евангелина Попович, инициатором разрыва выступаю, в отступное даю…

Тут я смешалась. Что дать? Дырку от бублика? Ерунда. Гриня, конечно, тот еще прохвост, но и я не ангел безгрешный, использовала мужика по-всякому, трости лишила. Нет, не я ее брала, не я в огонь совала, но косвенное касательство имела.

— Значит так, Гриня, ежели слышишь меня сейчас, прости, в компенсацию клянусь дать все, о чем попросишь.

Говорила я, продолжая тянуть перстень с пальца, потому, когда он соскользнул, левая рука описала полукруг, и золотой ободок упал на одеяло, покатился по ткани, упал на ковер к ногам Анны Гавриловны.

— Зря, — шепнул Эльдар, — опасный выкуп ты назначила.

— Какой в голову пришел.

Нюта присела, а когда разогнулась, перстень с сапфиром уже украшал ее безымянный пальчик. Экая барышня скорая.

— Два месяца? — спросила она нараспев, оглаживая одеяльце на Грининой груди. — До травня?

Мамаев взял меня за локоть:

— Ну, раз Григорий Ильич под присмотром и в здравии, чародейский сыск откланивается.

— При условии, что Анна Гавриловна от себя мне прощение даровала, — отвлекла я барышню от ощупываний жениха.

Так Гришке и надо, будет знать, как к сонным девицам под бок тулиться, бессознательностью пользоваться.

— Ступай, Попович, — хихикнула Нюта, — прощаю.

Она много еще чего наговорила, про то, что некоторые девки пупом земли считать себя привыкли, а им вот, представьте, отлуп прилетел, что воображают некоторые, что…