Ирина Н.Левина - Остров «Иллюзия»

– Нет, ещё постоим, – ответила она и обратила внимание, что эха не последовало. Голос словно утонул в какой-то вате, все слова как будто остались у нее во рту, прилипли к зубам, как пластилин. Она закрыла глаза и оказалась в своей собственной темноте. Потом потерялись верх и низ. И она полетела. Сначала летела в тишине. Потом появился шум, как будто гудело множество пчел, и среди них звучал колокольчик. Затем из этого гудящего роя стали выделяться голоса: оказалось, что это школьный галдеж на перемене, потом зазвучал недовольный мамин голос, а колокольчик превратился в Анин смех. Голоса и образы стали пролетать мимо, как тени. Мамин голос говорил: «Чего ты хочешь? Чего ты хочешь?», потом этот голос стал голосом певицы, гул стал тягучим звуком вины, и певица нараспев начала спрашивать Сашу: «Чего ты хо-очешь? Чего ты хо-очешь?»

«Всё вернуть! Домой!»

«Чего ты хо-очешь? Чего ты хо-очешь?» – настаивала певица.

«Я хотела, чтобы ты была счастлива», – пролетела тень маминого голоса.

«Чего я хочу? Выжить. Жить!»

«Чего ты хо-очешь?» – не отставал голос. Но теперь ответ Саше не давался.

«За чем ты погналась?» – плаксиво спросила мама.

Мимо пролетела картинка, где Саша стояла на палубе парома и смотрела на закат.

«Острее всего человек нуждается в том, чего у него нет», – сказал голос Аши, пролетая мимо.

«Чего я хочу? Чего я хочу? Я хочу то, чего у меня нет. Я хочу увидеть себя. Я хочу себя! Я хочу света. Воздуха…» Тут Саша глубоко вдохнула и открыла глаза. Она увидела, что сидит возле входа в пещеру, и Аша обмахивает её большим листом.

– Я сказал, надо выходить оттуда. Духота и, наверняка, какие-нибудь испарения.

– А Вы что попросили?

– Что я попросил? У кого? Дышите. – Он продолжал махать над ней листом.

«Точно там выделяется какой-то газ. Иначе я не видел бы этот сон наяву. Двор нашего дома в деревне, круглый каменный колодец и дерево с коричневыми увядшими листьями. Они осыпались и шуршали. И ветер их нес на меня. И пахло осенью. Горечью этих листьев. И был вечерний час. И солнце пригревало. И было грустно и тревожно. И было ожидание. Чего-то… Другого…

А потом из-за горизонта поднимался свет, и на дереве распускались листья неестественного зеленого цвета и неестественной для листьев формы. Чушь какая-то. Но… ».

– Пойдемте отсюда.

Саша обратно шла с трудом. По тем же камням, через те же корни ноги не несли её. «Что я попросила?! Что я попросила?! Нет, нет, я хочу домой. Надо вернуться и перепросить… Но не сейчас. Нет, не сейчас. Сейчас у меня болит голова, и я должна всё подготовить к отъезду. В это надо просто верить. Только в это. И ни во что другое. Если я буду верить в это, то меня спасут (мысль материальна), а если в другое, то…».

Они снова вышли к побережью. У Аши тоже болела голова, и он присел в тени дерева. Саша пошла к воде и начала собирать ракушки.

«Худая, растрепанная. И это её я испугался. Эфемерное создание. Девочка-мальчик. И имя-то мужское – Алекс. О Господь, одному Тебе ведомо, как Ты её здесь хранишь. Как-то ведь она прожила все эти дни. Чем-то держалась. Что Ты ей дал такое, чего мне не даешь? Какую манну небесную Ты ей посылаешь? Ты точно не оставил её, Боже. Она умеет как-то особенно хорошо просить Тебя о помощи? А у меня вот ничего не просит. Видимо, поняла, что от Тебя она помощи дождется быстрее, чем от меня, здорового мужика. А я… а я и не Бог, а просто несчастный сумасшедший, который оставляет её каждый день на произвол судьбы. Который обвиняет тебя, дружок мой по несчастью, не понятно в чем, а потом сам же ещё и прощает. По всем статьям: и Божеским, и человеческим, я опять подлец. Как оказалось, в последнее время мне таким быть не привыкать. Но ведь тогда в лодке я не сплоховал, Господи. Я не сплоховал. Какие же у Тебя ещё на нас планы?»

– Зачем Вам столько ракушек?

– Я собираю их для своей дочери. Она очень любит ракушки. А таких она никогда не видела. Когда за нами придет помощь, я же не буду бегать по берегу и собирать их. Я сделаю это заранее.

– Дочь?.. У Вас большая семья?

– Нет, семья у меня маленькая: мама, дочка и я.

– Извините… а муж?

– Мой муж объелся груш.

– Простите, я не знал… Вы вдова…

– С ним все в порядке. Не я, он вдова. Он даже не знает, живы мы с Аней или наоборот. Мы разведены.

– Как не знает? А алименты он платит? В России платят алименты?

– Он не платит. Мне от него ничего не нужно.

– Но ребенку?

– А значит и ребенку.

«Сказала, как гвоздь забила. Ах, вот, что в тебе есть…»

Саша оборвала его мысль:

– Посмотрите, какое чудо! Я такие видела только на картинке в интернете. Сквозь неё даже свет проходит! Анька обалдеет… – В руках её сияла белая витая раковина, а в глазах сумасшедший восторг.

«Да у тебя в газах электричество, Алекс. У Голи глаза были черные вишни, а тут… сейчас, сейчас я снова поймаю твой взгляд… по-моему у тебя зеленые. И если рисовать портрет, то в пол-оборота, чтобы показать линию глаз: внешние уголки чуть приподняты. Ну вот, художник во мне ещё не умер окончательно».

С белым сиянием в руках Саша шла к нему.

– Аша, сколько мы им дадим ещё времени, чтобы они нас нашли?

«Скажи мне, что нас спасут, и я тебе поверю».

«Тёмно-зеленые оливки с крупинками куркумы. Какие веселые глаза. Боюсь тебя разочаровать, мой друг, но все сроки уже вышли». Ему захотелось успокоить её, убрать тревогу из веселых глаз. Но изображая невозмутимость, видимо, перебрал бодрости и иронии.

– Не будем никого ограничивать.

«Он не верит. Он не верит. Он ни во что не верит. Всё звучит фальшиво. Как он мне неприятен… »

– Тогда, я пока украшу ими свой маленький домик.

– Кстати, этот шалаш ещё жив? Надо придумать что-то попрочнее.

Эта мысль вызвала у Саши противостояние.

– Зачем? Не надо! – произнесла она испуганно, – Не надо здесь ничего прочного и постоянного.

– Когда начнется сезон дождей, он не выдержит.

– Когда он начнется, мы будем уже дома.

– Послушайте!..

– Ничего страшного. Мне ничего не нужно. Жила же я в нем как-то до этого.

«Так пропадешь, дурочка».

– Послушайте…

– Не беспокойтесь. Мне от Вас ничего не нужно. Я уже привыкла так: одна… и так далее. Не надо обо мне беспокоиться. Я Вас прошу, не надо обо мне беспокоиться. – Аша встал. – Не надо меня успокаивать и не надо обо мне беспокоиться.

Саша убежала, прижимая к себе ракушки.

Это была ещё одна волна холода и жара. Только она не проходила так же быстро, как от соприкосновения с водой. Это проникло глубже.

«Он прав: моя тоска по дому и Анечка – вот настоящий голод. А все остальные радужные чувства, которые приходят ко мне сюда – это голод мнимый, придуманный. Когнитивный. И ничего больше. И ничего никогда не будет. Я не хочу. Я не смогу… Я боюсь. Я боюсь».