Ирина Н.Левина - Остров «Иллюзия»

Аша шел к себе и тер щетинистые щеки. «Я тогда тоже украшу свой «маленький домик». Я сделаю ремонт, я переклею обои. И ты, Голи, в этот раз не будешь мне указывать!»

Этой ночью ему приснился сон: Голи стояла, одетая как царица на фоне яркого солнца. Он был перед ней в костюме древнего индийского воина. Припав на одно колено и протянув к ней сложенные лодочкой руки, он произносил только одну фразу: «Мне просто стало её жалко», испытывая при этом широкий спектр чувств от жалости до раскаяния.

ГЛАВА 12

«МАХАДЕВ МОЙ, МАХАДЕВ»

Утром Саша проснулась в обнимку с газетой. Она отняла её от груди и прочитала написанное вчера вечером:

Я просила Бога,

И в молчанье строгом

Бог мне дал слово,

И оно стало Богом.

Я ему молилась

И ему преклонялась

И по всем дорогам

Я за ним пускалась.

И оно ко мне благоволило

И душило в своих объятьях,

Стало слово жизни мерилом,

А потом и моим проклятьем.

«Спасибо за словарь. Спасибо за урок. Теперь я понимаю слова. Почему я думала, что мне станет легче, когда я начну понимать слова? И вообще я вчера прямо как-то поумнела. Я поняла, что можно сколько угодно верить в наше спасение, но от этого оно ближе не станет. И зачем тогда об этом думать. И зачем мучить себя этими надеждами. Поняла, что он – чуждое, чужое, а чужое брать нельзя. А если нельзя, то зачем стараться. Поняла, что круг замкнулся, и выхода нет».

Возле серого камня суетился Аша. Он что-то строил на песке: переносил камни, укладывал бревна.

«Когда он говорит со мной, он не называет меня по имени. Возможно, он его и не помнит. Когда стоит рядом, то не смотрит на меня. Ему не хочется на меня смотреть. Тяжко жить рядом и знать, что ты неприятен человеку. А тот вечер в «ресторане»?.. Забыть. Не было. У меня нет сил подняться. И мне все равно, что ты там придумываешь на этом песке».

– Вы не встаете целое утро! Вы заболели?!

Саша отвернулась на другой бок. «Не могу ни смотреть на тебя, ни разговаривать с тобой». Потом она долго плакала.

Услышав приближающиеся шаги, утерла слезы.

«Не буду поворачиваться. Лицо должно успокоиться».

Запахло какао и ванилью.

– Всё в порядке?

За Сашу ответил её желудок, который предательски заурчал.

– Вы себя специально голодом морите? За фигурой следите? Хотите кому-то понравиться?

– А Вы свою крепость построили? От кого-то хотите обороняться? Держать удары?

– Это не крепость. Я хотел обратиться к Вам с просьбой. Вы бы не могли помогать мне готовить?

– Вы и так всё делаете лучше меня.

– Чтобы здесь не пропасть, во всем нужна система. Режим.

– А чтобы пропасть?

– А чтобы пропасть, есть масса способов. Смотря что Вы предпочитаете: воздух, сушу или воду. А ещё есть способ для утонченных натур – сойти с ума. Вставай, упрямая.

Саша продолжала лежать к нему спиной, игнорируя его слова.

– А Вы и спите в кроссовках?

Саша резко села и поджала под себя ноги.

– И что?! У меня ночью ноги мерзнут!

– Потому и мерзнут, что Вы не разуваетесь. Пора учиться ходить босиком. Снимите кроссовки, пройдитесь по горячему песку.

Саша продолжала сидеть, скрестив ноги и руки. Аша вздохнул, положил возле неё лист с очищенными фруктами и вернулся к своей постройке.

Вечером бабочки, мотыльки, светлячки и Саша потянулись к свету костра. Никто из них не понял, что оказался на просторной кухне с разделочным столом из плоского камня, с каменной первобытной мебелью (стулья-табуретки) и очагом. У Аши получился большой огонь. Языки пламени рвались в небо. Поленья громко трещали, рассыпая фейерверки искр.

– Присаживайтесь. У меня какое-то странное состояние. Может, я что-то съел? Внутри все дрожит. А у Вас? Нет?

Саша сидела угнувшись и медленно развязывала и завязывала шнурки на кроссовках:

– Что будет дальше?

Она подняла голову и окинула взглядом знакомые окрестности.

– Где мы? Я совсем не помню, как я здесь оказалась. Совершенно не помню. Меня прибило волной? Или кто-то вытащил меня на берег? Память мне не возвращает ничего. Пытаюсь вспоминать, но каждый раз одно и то же: начинают приходить образы из детства и тому подобное. – Саша пожала плечами. – Я – книжный червь. Весь мой мир у меня в голове. Может быть, и этот мир я себе придумала? Может, он не реальный? – Саше на лоб сел светлячок. Она смахнула его. – Нет, реальный.

Сколько я себя помню, я всегда училась: музыкальная школа, обычная, кружки, курсы и так далее. И что? Кроме моего скудного английского никакие другие знания мне здесь не пригодились.

Я здесь вспоминаю маму. Мои воспоминания детства – она лежит на диване и читает книгу. Я очень любила маму. Когда она уезжала по делам предприятия… «в командировку»… я не хотела отпускать её и плакала. В такие вечера, без мамы, я всегда читала один рассказ. Про девочку сироту. Она жила у родни и спала на ящике. Они ей даже кровати не купили. Я помню, как меня это переполняло эмоциями, я представляла себя этой сиротой, которая ютится на ящике. Я помещала себя в ту реальность, я становилась той девочкой, и думала, что бегущие по моим щекам слезы оплакивают её судьбу. Что это плачу не я, а она. И становилось легче.

А ещё мама пыталась устроить свою личную жизнь. И когда к нам приходили гости, одна мамина подруга всегда говорила мне: «Не мешай матери, не мешай матери». А мне было так обидно от этих слов, потому что я никогда никому не мешала. А для мамы я была готова на всё. Когда она болела, я молила Бога, чтобы мой любимый мальчик, моя первая любовь, не любил меня – только бы мама была здорова. Когда у неё что-то не ладилось в жизни, я опять обращалась к Нему и говорила: «Господи, я не буду писать свои рассказы. Я никогда не буду писать. Только пусть у мамы все будет хорошо». Мне вообще в жизни легче отдать, чем попросить. Я это говорю не потому, что я такая хорошая… просто мне так действительно легче. Но, может быть, поэтому ко мне и не прилипала надолго обида на друзей, рассказывающих мои тайны, на коллег, ворующих мои идеи, на любимого, бранящего меня за мою болезнь, на посторонних людей, от любопытства готовых залезть под моё одеяло, на бабушку, роющуюся в моей сумке и маму… , читающую мои дневники. Я всегда всех прощала, потому что не могла жить со злостью на душе. А ещё я привыкла, что всегда одна на всех рубежах…

Когда я познакомилась с молодым человеком, и мы решили пожениться, мне сказали, что у меня не будет детей. Я подумала, что это не честно, если я утаю от него такое, лишу его возможности стать отцом. Я всё ему рассказала. Он сказал, что все лечится. Мне это так в нем понравилось, и так утвердило мои чувства к нему. Он был мой герой.

Потом я вышла замуж, и родилась Анечка. И это было чудо. Правда, это чудо постоянно болело. Два раза я думала, что она умрет. Не знаю, сама ли я её вытаскивала с того света, или Господь Бог помогал, но я так устала. Муж сказал, что ему это всё надоело. А мы с ней потом ещё долго не вылезали из больниц. Я из-за неё и в школу-то пошла работать. Если бы не Анечка, видали бы они меня там.