Алекс Финн - Чудовище

- Я все понимаю, мистер Кингсбери, - произнес доктор. - Мне жаль…

- И не переживайте о риске. Я подпишу отказную. Думаю, мы с Кайлом оба согласны рискнуть… всем, нежели он останется таким. Не так ли, Кайл?

Я кивнул, хотя в душе осознавал, что мой отец скорее смирится с моей смертью, чем с моим нынешним внешним видом. - Да.

- Мне жаль, мистер Кингсбери, но дело действительно не в деньгах или риске. В его случае просто ничего нельзя сделать. Я думал о возможной пересадке кожи и пластической операции лица, но потом провел кое-какие тесты, и…

- Что? - спросил отец.

- Самое странное, что я когда либо видел. Структура кожного покрова оставалась неизменной, что бы я не делал. Так, как будто она вообще не поддается трансформации.

- Это абсурдно. Изменить можно все, что угодно.

- Нет. Это не похоже ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться ранее. Я не знаю, что могло стать причиной этого.

Отец резко перевел взгляд на меня. Я знал, он не хочет, чтобы я рассказывал кому-нибудь о ведьме. Просто он сам еще не верил в это. Он до сих пор думал, что у меня какое-то странное заболевание, с которым справится медицина.

Доктор Эндекотт продолжил. - Я бы хотел провести еще кое-какие тесты в исследовательских целях.

- Помогут ли они сделать моего сына нормальным?

- Нет, но мы сможем более подробно изучить его состояние.

- Мой сын не будет подопытным кроликом, - отрезал отец.

Доктор кивнул. - Мне жаль, мистер Кингсбери. Единственное, что я могу вам посоветовать - поговорите с сыном, научите его воспринимать ситуацию настолько позитивно, насколько он сможет.

Отец вяло улыбнулся. - Конечно, так и поступлю. Я уже думал над этим.

- Вот и хорошо. - Доктор Эндекотт повернулся ко мне. - И еще, Кайл, мне очень жаль, что я не смог тебе помочь, но ты должен понять, что это еще не конец, если ты только сам не позволишь ситуации взять над тобой верх. Многие люди, будучи инвалидами, достигали невероятных высот. Рэй Чарльз был слеп, но обладал непомерным музыкальным талантом. А Стивен Хокинг, физик, да он же гений, несмотря на заболевание двигательных нейронов*.

- В том то все и дело, док. Я не гений. Я обычный парень.

- Мне жаль, Кайл.

Доктор Эндекотт встал и снова похлопал меня по плечу, жест который можно было расценить и как выражение сочувствия, и как просьбу покинуть кабинет. Я понял это и встал.

По дороге домой мы практически не разговаривали. Когда мы добрались, отец провел меня к служебному входу нашего дома. Я скинул с лица темную вуаль. Стоял июль, было жарко, и хотя я пытался стричь шерсть на лице, она тут же вырастала опять. Отец жестом пригласил меня внутрь.

- Ты не пойдешь? - спросил я.

- Нет, я опаздываю. Нужно поработать. Я потратил много времени на всю эту чушь. – Наверно, он увидел выражение, застывшее на моем лице, поэтому добавил: - Это пустая трата времени, раз попытки ничего не дают.

- Да, конечно. - Я вошел. Отец уже практически закрыл дверь, но я остановился, и она уперлась мне в спину. - Ты все еще будешь пытаться помочь мне? - Я посмотрел на отца. Мой отец был ведущим новостей, поэтому ему довольно-таки хорошо удавалось сохранять спокойное выражение лица, даже если он сильно нервничал. Но даже ему не удалось сдержать дрожь в голосе, когда он произнес: - Конечно, Кайл. Я никогда не перестану.

В эту ночь я никак не мог перестать думать о словах доктора Эндекотта, что он не может мне помочь, просто потому, что меня нельзя изменить. Это ставило все на свои места – объясняло, почему мои волосы вырастали сразу же после стрижки. То же самое и с ногтями, то есть теперь уже с когтями.

Отца не было дома, Магда тоже ушла на всю ночь. Отец повысил ей зарплату и обязал хранить все в тайне. Взяв кухонные ножницы и бритву, я отстриг как можно короче волосы на левой руке, а остатки сбрил. Таким образом, рука стала даже более гладкой, чем была до превращения.

Я ждал, уставившись на свою руку. Ничего не происходило. Может секрет заключался в том, чтобы добиться гладкости кожи насколько это возможно. Не просто подрезать их, а удалить совсем. Даже если бы отцу пришлось заплатить кому-нибудь, что бы тот ежедневно обливал меня горячим воском, это бы стоило того, если бы помогло мне выглядеть чуть более нормальным. Я вернулся в комнату, чувствуя прилив… надежды что ли, того что я не чувствовал с того самого дня, когда я позвал Слоан, чтобы она поцеловала меня.

Но как только я вошел в комнату, освещенную ярким светом, волосы выросли опять. Я посмотрел на свои руки. Более того, теперь они казались даже гуще, чем были.

Что-то – может быть крик – застряло в горле. Я кинулся к окну. Мне хотелось выть на луну, как чудовища из фильмов ужасов. Но луна была скрыта между двумя зданиями. Все-таки я открыл окно и стал рычать, сотрясая горячий июльский воздух.

- Заткнись! - заорали из квартиры ниже. По улице торопливым шагом шла женщина, крепко сжимая сумочку. Вдали от света фонаря пылко обнималась парочка. Никто из них меня даже не заметил.

Я побежал на кухню снова и выбрал самый большой нож из всех. Затем я заперся в ванной, сжал зубы, приготовившись к боли, и резанул по коже на руке. Я стоял, наблюдая, как из раны льется кровь. Мне нравилось чувствовать эту жгучую боль. Я специально отвернулся. Повернувшись, я увидел, что рана полностью затянулась. Я был неуязвим, неизменим. Значило ли это, что я стал супер-человеком, что я бессмертен? Что, если кто-то выстрелит в меня? И если так, что хуже – умереть или быть монстром вечно?

Когда я снова подошел к окну, на улице уже никого не было. Два часа. Мне захотелось выйти в сеть. Потрепаться в сети с друзьями, как обычно. До конца учебного года я буду говорить, что у меня воспаление легких, как придумал мой отец, затем скажу, что собираюсь в Европу на все лето, а осенью переведусь в частный пансион. Конечно, я заверю их, что встречусь с ними до отъезда в августе, но все это окажется ложью. Да и какое это имеет значение. Писать они будут редко. Я не хотел возвращаться в Таттл, в обличии монстра, конечно же. В Таттле мы издевались над учениками, даже если у них обувь была дешевой. С этим моим внешним видом, они меня на вилы поднимут. Они, так же как и мой отец, подумают, что у меня какая-то болезнь, и будут от меня шарахаться. А даже если не будут, я сам не смогу находиться в таком виде в школе, где я привык быть одним из Элиты.

Вдоль по улице устало плелся какой-то бездомный с огромной сумкой за плечами. Каково это быть им, никто от тебя ничего не ждет, никто на тебя не надеется? Я наблюдал за ним, пока он не скрылся из виду, как и луна за зданиями.

В конце концов, я упал на кровать.

Когда моя голова коснулась подушки, я ударился об что-то твердое. Сунув руку под подушку, я вытащил это что-то и включил свет, чтобы рассмотреть.