Ольга Булгакова - Нелюбимый мной, нелюбящий меня (СИ)

Десять часов утра. До конца отведенного на прощание с любимым времени остался один час. С рассвета в комнату потянулись люди, эльфы и гоблины, желавшие отдать дань памяти Пресветлому лорду Нэймару, герцогу Аверскому. Благодарение небесам они не пытались выразить мне свое сочувствие. Я сидела с закрытыми глазами, не в силах видеть эти лица, читать сожаление и сострадание во взглядах. Просто сидела рядом с Нэймаром, все так же держала его за руку, чувствовала почти незримое присутствие моего Истинного, последние отголоски его любви.

Заходили Йолла, Беро и, наверняка, Баркем. Я не открывала глаз, просто почувствовала дары ведаров. Выходя, принцесса шепотом позвала Тирея. Я слышала, как пес выполз из-под кровати и медленно пошел за Йоллой. Ни ведары, ни перио со мной не заговаривали. И я была им за это благодарна.

К десяти часам поток прощающихся иссяк. Последними в комнату зашли кузены. Илдирим тихо окликнул меня, произнеся мое имя с нежностью и горечью. Я, пожалуй, впервые за утро открыла глаза, посмотрела на вошедших. Братья замерли в дверях, глядя на меня, на Нэймара. Они не сказали ни слова сочувствия, но это было и не нужно. Их боль я видела и так. Вопрос, который задал напряженный и обеспокоенный Илдирим, меня удивил бы, если бы я еще могла хоть что-то чувствовать и понимать.

— Остался где-то час, да?

— Да, — тихо ответила я.

Илдирим подошел ближе, склонившись, обнял меня, крепко и бережно прижав к себе обеими руками. Его била мелкая дрожь. Он разжал объятия, нерешительно и осторожно взял мое лицо в руки, заглянул в глаза. По его щекам текли слезы. Он потянулся ко мне, его лицо было близко, на долгое мгновение показалось, что брат поцелует меня в губы. А у меня уже не оставалось сил воспротивиться. Но Илдирим в последний миг отстранился.

— Даже сейчас… Даже сейчас я не смею коснуться твоих губ, — его голос срывался. — Я люблю тебя, Мирэль. Люблю больше жизни. Я все сделаю, лишь бы ты была счастлива.

Он поцеловал меня в лоб. Я беззвучно плакала, слышала, как брат пытается сдержать свои слезы. Его губы, касающиеся моего лба, дрожали. От него веяло безнадежностью, страхом. И какой-то странной отчаянной решимостью.

Илдирим отстранился, в глазах блеснул металл, лицо вмиг стало суровым.

— Герион. Брат, — обратился он к стоящему рядом со мной кузену. Голос был твердым, ни намека на дрожь больше не осталось. — Забери ее.

И отступил на шаг, давая Гериону место для действий. Объяснять что-либо никто не собирался, церемониться со мной тоже желающих не было. Герион просто схватил меня за руки и потащил в коридор. В первую секунду я не поняла, что происходит. Потом сообразила, что у меня хотят украсть последний час с Нэймаром!

Я сопротивлялась. Мне было все равно, кому принадлежали удерживающие меня руки. Я не могла позволить отнять у меня последний час! Не могла! Волной накатила паника, когда я заметила на поясе Илдирима сияющий мягким внутренним светом Золотой Зуб.

Долго сопротивляться не хватило сил. Через несколько минут Герион скрутил меня и выволок из комнаты. Протащил по коридору, пятясь и не сводя глаз с бледного, но решительного Илдирима, стоящего в дверном проеме, смотрящего нам вслед. Добравшись до конца коридора, Герион распахнул дверь, втолкнул меня в комнату и, заперев дверь на ключ, оставил одну.

Первый раз в жизни у меня была истерика.

По ощущениям прошел не только час, прошла вечность. Первое время я еще пыталась освободиться, но все было против меня. И судьба, и время, и опустошенный дар, и двое суток без сна… Довольно скоро я совсем обессилила. Даже не могла плакать. Сидела, прислонившись к двери, бездумно смотрела на маленькое окошечко под самой крышей кладовой.

Заперев меня, Герион отлучался только ненадолго, в самом начале. А потом я все время чувствовала его присутствие по ту сторону двери. Кузен отмалчивался, не отвечал ни на угрозы, ни на мольбы… Вообще не произнес ни слова…

В коморке стало темней, но клочок неба, видимый из оконца, все еще был жизнерадостно голубым. Как горько осознавать, что воспоминания — это все, что у меня осталось…

— Как она? — тихо спросила остановившаяся рядом с дверью Йолла.

— Давно молчит, — шепнул Герион. — А…

— Свершилось, — ответила принцесса на незаданный вопрос. Брат тяжело вздохнул, долго молчал.

— Вот, — по шороху поняла, Герион что-то протянул Йолле. Ведара ушла.

Брат все так же молчал, почему-то мне казалось, что он плачет.

За окном постепенно сгущались сумерки. Солнце садилось. Я смотрела, как клочок неба становится темно-синим, а потом и черным, как глаза ведары, как Вечность… Не ощущала ничего. Ни голода, ни усталости, никаких чувств не осталось, никаких мыслей… Безнадежное, безутешное, безжизненное без любимого ничто.

— Мирэль, — окликнула появившаяся рядом с дверью Йолла.

Почему я ответила? Зачем?

— Что?

— Я зайду к тебе, — сказала женщина. — Не выпущу… и прошу, не сопротивляйся. Обещаешь?

Глупое требование, мне теперь все равно, где быть. Я встала, отошла от двери к противоположной стене. Герион повернул ключ в замке, поставил за порог светильник, впустил Йоллу и сразу закрыл за ней дверь. Ведара принесла стопку одеял и подушку. Положив их у двери, подошла ко мне, спросила участливо:

— Как ты?

Можно было нахамить, спросить в ответ: 'А сама как думаешь?'. Можно было сказать другую резкость. Но все стало бессмысленно…

— Ужасно, — призналась я.

Она обняла меня, я прижалась к Йолле. Величественный дар, теплый, ласковый, родной… Почему рядом с ней мне всегда удивительным образом становится легче? Вспомнилось предложение Владыки убрать мою боль. Я знала, он обманул меня, сказав, что это просто волшебство. Догадывалась, что расплата была бы серьезной. Отстранилась, подозрительно глянула на принцессу.

— Ты используешь какую-то магию?

— Нет, — недоуменно глядя на меня, ответила Йолла. — Я бы не стала без твоего разрешения.

Мне показалось, она обиделась.

— Извини… Владыка предлагал мне…

— Знаю, — погладив меня по плечу, сказала ведара. — Знаю. У эльфов и гоблинов очень разная магия. Я не могу сделать то, что он предложил, могу лишь успокоить на время. И пришла сюда именно за этим.

Я нахмурилась.

— Ты плохо выполняешь данное ему слово, — мягко пожурила Йолла.

Я все еще не понимала, о чем она говорит.

— Ребенок. Тебе нужно отдохнуть ради себя и ради него.

Я закусила губу и резко отвернулась. Слова ведары прозвучали упреком. Словно я в тот же миг должна была устыдиться! Наверное, должна была… Но я не воспринимала сына отдельно от себя и, забыв о себе, забыла и о нем. Йолла погладила меня по спине, прошептала что-то утешительное. Не помню, что…