Вероника Мелан - Мистерия

— Точно, десять.

Доктор слушал молча, снайпер тоже временно притих — то ли следил за разговором, то ли провалился глубоко в свои мысли.

— И как ты жил? Как выживал?

— Плохо. На улице, — Регносцирос, вынужденный пережить те времена вновь, вздохнул. Залпом закинул в себя коньяк, вытер губы тыльной стороной ладони и принялся говорить. — Я работал. Везде. На заправке, на автомойке, собирая и сдавая пустые бутылки, помощником разносчика писем и газет, чистил ботинки…

— Ботинки? — кажется, так далеко в своем воображении стратег не заходил.

— Да, ботинки. Никто не хотел давать работу мальцу, но каждый понимал — не дай, и пацан умрет с голоду, и тогда бросали в ладони мелкие монетки — не хотели брать на душу вину. А я вкалывал, как умел, и к тринадцати годам обучился множеству не подходящих для мальчика, но подходящих для мужчины профессий — клал кирпичи, красил и белил, помогал жечь мусор…

— А где же ты ночевал?

— В приютах. Под мостами. Когда где.

Это прозвучало так буднично и равнодушно, что у Канна сжалось сердце за двоих — себя и мелкого чумазого мальчишку из чужого прошлого. Под мостами.

Что б им всем пусто. Тьфу…

— Но это я говорю не к тому, чтобы меня тут начали жалеть — мужики, что б даже мысли не было — я просто пытаюсь подвести к тому, каким образом попал сюда, но история длинная, и я все никак не могу до этого места дойти. В общем, в том, где я жил и кем работал, я ничем не отличался от других людей — тех, кому повезло меньше, чем остальным. Но я отличался. От всех людей. Вот в чем смысл. Изменения, что я чувствовал в себе, с каждым годом продолжали нарастать, и в определенный момент стало попросту невозможно их игнорировать. Я видел Смерть…

— Кто ж ее не видел? — невесело ухмыльнулся Дэйн.

— Да ты не бубни! Я начал видеть того, кто приходит за умершими — саму Смерть. Не просто бледного жмурика, а того, кто уводит душу из физического мира прочь.

— Все, заткнулся, — стыдливо пробубнил Эльконто. — Такого я не видел. И не хочу.

— То-то и оно. А я видел ее почти повсюду — кто-то только готовился умереть, кто-то уже… И не важно, человек или животное — за животными она приходит тоже. — Регносцирос помолчал; четыре пары вытянутых мужских ног казались поперечными балками. На двух ботинки коричневые, на двух черные. — Я сначала не верил, что это она. Ходил, искал, присматривался, пытался понять, видит ли она меня. Один раз едва не придушил кошку, чтобы посмотреть, придет ли…

— Придушил?

— Нет, не придушил. Пожалел. Мне людей иногда меньше жаль, чем животных. Те сами становятся подонками, а кошка при чем? Не для того росла.

С растущей березы на крыльцо неторопливо приземлился еще один желтый лист. Полежал несколько секунд спокойно, затем, поддетый ветерком, поднялся на бок, перевернулся и затрепыхался, застряв тонкой ножки в щели между досками.

— Дурацкая все-таки у меня история. Чего взялся ворошить? Мало в ней хорошего, и потому я не буду утомлять вас подробностями своего взросления, скажу лишь то, что много лет подряд меня — не только юнца, но уже и взрослого — продолжало разрывать на части. Кто я? Почему часть меня желает крушить, ломать, хохотать над обломками и разрушенными судьбами, а вторая желает быть спокойной, нормальной, человечной. Другие люди начинали свой день с будильника, кофе, улыбки, хороших мыслей, а я с того, какая из моих частей победит сегодня? Остальные смотрели на тот мир, что находился снаружи, а я продолжал разглядывать себя изнутри. Все жили, к чему-то стремились, влюблялись, ссорились, искали хорошую работу, а я только и делал, что страдал то от неуемной жажды убийства, то от бесконечных поисков метода, как ее унять. Я был бледным, сложным в общении и сильно — это я теперь понимаю — походил на психа. Едва ли задерживался на какой-либо работе дольше месяца, не мог нормально общаться, моментально вспыхивал из-за неосторожно брошенного слова, а потом ночами не мог сомкнуть глаз — жаждал крови своего обидчика. Иногда я давал этой жажде волю — бил, но не убивал. Измывался, но никогда до смерти. Не хотел снова видеть ее — черную тень, которая обязательно придет после. И потому в какой-то момент ушел работать на кладбище — рыть могилы. Дед-смотритель там был старый и почти все время молчал, а покойники меня не донимали. То были, наверное, самые спокойные месяцы моей бродячей жизни.

Рассказчик помолчал. Задумался, покрутил в руках пустой стакан, нагнулся и отставил его на пол. Сложил руки на поясе, посмотрел на невысокий заборчик в конце сада, который с уходящими лучами вечернего солнца из коричневого превращался в синий.

— Вы просто хотели знать, какой я. И откуда у меня взялись крылья. А я и сам не знал о них, пока однажды ко мне в гости не пожаловал мой отец.

— Отец? Тот самый, живущий через дорогу от твоей матери мужик? — оживился Стив.

— Нет. То есть да — мой отец, но совсем не тот, живущий через дорогу от моей матери мужик. Мой отец явился в другой оболочке — занял ближайшее ко мне найденное тело — тело кладбищенского смотрителя. И жаль, что так. Потому что ни в чем не повинный старик после этого визита через сутки умер от инфаркта. А я даже не сразу понял, что случилось… Спал в тот вечер в стоящей у забора крохотной будке с единственным окном на рощу, мерз от холода, изредка просыпался, выходил на улицу и подкидывал сучьев в костерок, который развел у стены — отапливался, как мог. А потом пришел он — Генри. Странный, нервный, улыбающийся так, что меня начало морозить еще сильнее, и с черными, каких у него отродясь не было, глазами. И поведал мне мою же собственную историю, ублюдок…

— Генри?

— Генри не ублюдок. Это я про настоящего отца своего — демона. Его заливистые трели я помню, как сейчас. «Сынок, как я рад тебя видеть! Ты вырос, возмужал и развился. Давай, пойдем со мной, я тебя всему научу. Жажды больше не будет, будет власть, ты, наконец, поймешь, для чего рожден…» и все в таком духе.

— Это он о чем?

Регносцирос хрипло рассмеялся.

— Он попытался обратить меня в собственную веру, сделать полноценным демоном. Сначала тщательно и детально рассказал мне, кто я такой и почему меня постоянно мучает жажда разрушений, затем долго и смачно объяснял, как несказанно мне повезло родиться в физическом мире, ибо для того, чтобы рушить чужие жизни и заключать сделки, мне не нужно искать — а это, мол, задача сложная — человеческое тело, ведь у меня есть свое. И под конец объяснил, что мне пора начинать.

— Начинать что?

— Работать. Как и другие демоны. Ведь я же вижу человеческие эмоции и желания? Таким образом, я мог бы легко находить слабые места и предлагать сделки, а вниз, в свою очередь, поставлять души. Ведь я наверху, среди людей, прямо в кормушке — никаких тебе энергетических затрат на то, чтобы сюда добираться и здесь оставаться, ни на то, чтобы держать в целостности физическую оболочку, а качества демона развились в полном объеме. В общем, идеальный сын, готовый конвейер пищи вниз — только руку протяни.