Беттина Белитц - Раздвоенное сердце

Она повторяла это как мантру, как будто благодаря этому всё станет правдой.

Потом она прервала сама себя высоким "о" и уставилась на свою пустою таблетницу. Её улыбка внезапно исчезла.

- Вы сегодня ещё не принимали таблеток. Вам нужно принять таблетки. Подождите, я позову медбрата ...

Колин бесшумно упал вниз и вытолкал нас с холодным дыханием из комнаты. И действительно, дверь в конце коридора была открыта. Слишком хорошо знакомая рука сомкнулась вокруг ручки.

- Нет! - закричала я, испугавшись, когда Колин стал двигаться в ту сторону, и я хотела остановить его. Но ледяной ветер погнал Тильмана и меня за ним мимо папы, на лестничную площадку.

- Елизавета! - Папа смотрел на меня, не веря своим глазам, потом он последовал за нами. Дверь с грохотом закрылась. Ещё раз за нами раздался хриплый стон женщины, которая только что безумно кричала. Где-то капала сточная труба, и пахло дезинфицирующим средством и строительными отходами.

- Ничего ему не делай, - умоляла я, но Колин снова вернулся в свою медитативную неподвижность, глаза закрыты, тело как из камня.

- Елизавета, - сказал папа ещё раз и смотрел на меня озадаченно, прежде чем его взгляд обратился к Колину и потемнел.

- Ладно, хорошо, - сказала я невнятно. - Он не убежал. Он с ней сражался. А я... я его оттуда вытащила, и если ты нам сейчас не поможешь, тогда я перееду завтра к Паулю и никогда больше не вернусь. Никогда!

- Ты становишься всё тяжелее, - пожаловался Тильман и присел на колени. Я скользнула к стене. С нескрываемым очарованием я наблюдала за тем, как свежая ярко-красная кровь вытекла из моей раны на пол.

- Я не позволю шантажировать себя, Елизавета, - сказал папа. Это прозвучало не очень убедительно.

Испуганно он смотрел на мою рану. Храбро я дотронулась до крови и нарисовала ей лицо на полу.

- Хорошо, - захихикала я. - Тогда завтра я поеду к Паулю и умру там. Ха-ха.

К лицу на полу я добавила два огромных уха, шею и большую грудь. Тщательно я выбрала место для сосков.

- Боже мой, да ребёнок полон галлюциногенов, - застонал папа и начал срывать с моего тела лишайники. - Ты думаешь, что очень умная, - проворчал он и убрал ветку белладонны из моего пояса. - Но то, что она, в их присутствие - он бросил сердитый взгляд в сторону Колина, - становиться во много раз сильнее, если носить её непосредственно на теле, а тем более при потери крови, наверное, ускользнуло от тебя при твоей экскурсии в ботанике.

- Я даже выпила, - объявила я гордо.

- О Боже, - застонал папа и похлопал меня по щекам, чтобы я не заснула. Я укусила его за палец.

- Ах, значит, в этом был смысл с этими растениями, - позабавился Тильман. - Господи, Эли, я уже подумал, что ты совсем сошла с ума.

- Так тоже можно сказать, - проворчал папа, который как раз запутался в мамином чёрном куске материи. - Что ты вообще тут делаешь?

- Ладно, я думаю мне пора исчезнуть, - пробормотал Тильман подчёркнуто безучастно и направился к лестнице.

- Ключи от машины, - прозвучало сердито от стены, возле которой присел Колин.

Он протянул руку, раскрыв ладонь. Я снова захихикала и начала задумчиво заплетать папины волосы в маленькие косички, в то время как он упрямо боролся с корнем мандрагоры, который застрял у меня в воротнике.

- Ну, хорошо, - недовольно пробормотал Тильман и уронил ключ в руку Колина. - Можно мне тогда брать у тебя уроки каратэ?

- Убирайся сейчас же! - закричал папа, разозлившись.

- Я уже ушёл, - сказал Тильман примирительно. - Я позвоню тебе, Эли.

- Если буду ещё жива, то возьму трубку, - усмехнулась я довольно. Папа вытянул последнюю ветку из моих волос и пошёл вверх по лестнице на верхний этаж. Я могла слышать, как он между всего ремонтного оборудования распахнул дверь.

- Давай сюда! - приказал он.

Колин сбросил с себя своё неподвижное, как камень, состояние и метнулся напоминающими кошачьи движения шагами вверх по лестнице и в комнату, из которой затхлый воздух дошёл до меня. На одно мгновение моё сознание прояснилось, и я хотела последовать за Колином. Но папа уже снова был возле меня. Предупреждающе он обхватил меня за запястье.

- Так, моя девочка, а теперь мы позаботимся о тебе.

- Это, наконец, то всё? - спросила я. Меня вырвало два раза на папины штаны, потому что он не посмел дать мне обезболивающего, в то время как промывал и зашивал рану. Потому что я всё ещё находилась не в таком уж и не неприятном кайфовом состоянии, о котором никто не знал, как долго оно продлиться.

Как принцесса, я восседала на операционном столе и смотрела, как спокойно работали папины руки. Умело он протянул чёрную нитку через края раны и завязал узел.

- И это был действительно ...?

- Дикий кабан, - успокоила я его, растягивая слова. Я приставила пальцы к своим ушам, чтобы имитировать острые бивни кабана, наклонилась вперёд и закричала: - Бу!

Папа взял, качая головой, бинт.

Когда остались видны только мои пальцы под белыми повязками, облака за молочными стёклами продвинулись в сторону, и показалось утреннее солнце. Яркие лучи упали на скальпели, и они заблестели серебром. Папа и я зажмурили глаза и отвернулись. Мой дурман так же быстро улетучился, как и появился, и боль жестоко захватила весь мой разум и чувства.

- Отвези меня домой, папа, - попросила я прежде чем ослабела, и, потеряв сознание, опустилась на прохладные, зелёные простыни операционного стола. Только в воскресенье вечером мама пришла в себя от шока, пошла на кухню и поджарила пару сочных стейков. Сначала их запах завлёк папу, в то время как я сидела на кровати и массировала свои ноющие от боли виски.

Нога постоянно пульсировала, но температуры у меня не было. Когда я услышала, как стучат столовые приборы, я схватила свои костыли и заковыляла вниз. Мама и папа сидели молча друг против друга, не смотря друг на друга и не говоря друг с другом. Я взяла себе стейк и посмотрела сначала на маму, потом на папу. Они смотрели мимо меня.

- Я хочу к нему, - прервала я напряжённую тишину. - Сейчас.

Мама уронила нож. В уголках её глаз блестели слёзы. Папа глубоко вздохнул и посмотрел на меня. У меня застрял кусок мяса, который я как раз жевала, в глотке. Поспешно я схватила стоящий на другом конце стола стакан маминого вина и выпила его одним гладком. Кислота жгла в моём горле.

Папа встал.

- Тогда пойдём со мной, Елизавета.

- Нет, - прошептала мама.

- Почему нет? Ты ведь хотела, чтобы она узнала правду, - сказал папа с суровостью в голосе.

«Какую правду?» спрашивала я себя, и чувство угнетения невыносимо возросло.

Мама вздрогнула и посмотрела не него сердито.

- Я хочу этого, и в то же время не хочу. Так же как я хочу быть с тобой, а иногда вот не хочу.

- Не могли бы вы обсудить свои проблемы в отношениях позже? - упрекнула я их. - Вы ведёте себя весьма по-детски.