Елена Яворская - Госпожа

— Продается раб двенадцати лет, приучен к несложной домашней работе. Нуждается в некотором исправлении…

Покупатели не торопились вступать в торг, Вирита ничуть не удивилась.

— Взгляните, почтеннейшие, как он красив! Он будет прекрасным украшением любой усадьбы! Два золотых — незначительная цена для такого редкостного экземпляра, не правда ли?

— Я еще не пропил остатки разума, чтобы тратить господские золотые на бесполезную покупку, — негромко, но внятно сказал один из управляющих.

— Подумайте, почтеннейшие! Нужно совсем немного усилий, чтобы исправить его нрав! Мальчишка сообразительный, его можно обучить любому делу… — почти рыдал распорядитель. — Взгляните же, господа!

Солидный мужчина в золотисто-зеленом костюме, наверняка управляющий богатых и щедрых господ, поднялся на помост, чтобы получше разглядеть диковинный товар. Но стоило покупателю взять мальчишку за плечи, как тот рванулся из его рук и, отскочив в сторону, принялся озираться. Неужели попытается сбежать? — Вирита приподнялась в экипаже.

Тоненько свистнула плеть — раз, другой, третий. На белой коже раба проступили свежие кровавые полосы.

Вирита де Эльтран, выпрямившись и даже приподнявшись на носочки, чтобы казаться выше ростом, сказала громко и повелительно:

— Довольно! Я покупаю этого раба.

И только потом, когда два золотых перекочевали из ее маленькой руки в огромную ладонь торговца, Вирита решилась посмотреть на отца — и улыбнулась: господин де Эльтран силился скрыть одобрение, но уж она-то хорошо его знала!

— Подойди ко мне, — приказала Вирита новому рабу. Он сделал шаг — и поглядел на Вириту настороженно, выжидающе.

— Ты будешь служить мне. Я Вирита де Эльтран, тебе ясно?

— Да, — едва слышно ответил он.

— Следует говорить «да, госпожа» и кланяться, — наставительно проговорила Вирита. — Ты понял?

— Да… госпожа, — сказано еще тише.

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени, — а это — четко, чуть ли не с вызовом.

— Как это нет имени? — искренне изумилась Вирита, забывая о давно усвоенной краткости и снисходительной строгости, которых следует придерживаться в разговорах с рабами… если уж приходится с ними говорить. — Как тебя звали прежние господа?

— Первые — Ресом. А потом хозяйка, у которой я служил в доме, — Демоном. А потом никак не звали, — неохотно, как будто бы с трудом вспоминая слова, ответил новый раб.

— Мне не нравится имя Рес, — девочка нахмурилась. — И уж тем более — гадкое прозвище. Тебе нужно другое… более мелодичное, приятное для слуха… — Вирита задумалась на несколько мгновений. — Я буду звать тебя Эрном. Ты — Эрн, ясно?

— Да, госпожа.

Вирита хотела сказать еще что-то, но поймала осуждающий взгляд отца — и велела кучеру:

— Привяжи его позади экипажа и поезжай неспеша.

Спустя несколько недель, вдоволь нагостившись у родственников, господин де Эльтран с дочерью возвратился домой. И Вирита снова воцарилась в своем восхитительном счастливом мирке. Счастлива рожденная среди Высших!

Эрна определили служить на конюшню — при любимой лошади госпожи. Он ежедневно сопровождал хозяйку в прогулках по имению, неизменно молчаливый и удивительно послушный. Очень скоро он стал неотъемлемой частицей царства Вириты де Эльтран. Вирита полюбила Эрна так же искренне, как любила своих собак и своего коня.

Едва проснувшись, она распахивала окно во двор и звала:

— Эрн!

Он тотчас же являлся и приветствовал госпожу поклоном. Конь уже был оседлан. Вирите оставалось выпить чашечку шоколада и облачиться в костюм для верховой езды. Ровно пять минут — ее служанки были отлично вышколены.

Эрн подсаживал ее в седло — и следовал за нею в почтительном отдалении. Они ехали мимо обширных полей и садов господ де Эльтран, и коленопреклоненные рабы провожали их привычно покорными взглядами.

Как пишут в романах: Вирита встречала свою десятую весну. Действительно, встречала, подобно птицам, празднуя каждое утро.

Как прежде, она ежедневно странствовала по своему царству в сопровождении верного Эрна, но ей не было скучно. Эрн строил для нее замки из песка, ловил пестрых бабочек, чтобы она могла получше их разглядеть, приносил лесные цветы и спелую землянику, рассказывал необыкновенные истории при свете костра в маленьком гроте — их излюбленном убежище. А однажды они вместе посадили на берегу речки розовый куст. Садовник говорил — не приживется, но, благодаря заботам Эрна, куст прижился и на следующий год зацвел.

В этом году Вириту должны были представить ко двору в числе других дочерей благородных семейств.

С отъездом господ в столицу в Северном имении воцарилась тишина. Впрочем, для рабов, что трудились в полях, все оставалось, как прежде. А вот домашние рабы без дела слонялись по усадьбе, изнемогая от жары и скуки.

Вычистив и выездив, чтобы не застаивался, коня госпожи, Эрн тоже отправлялся бродить, с каждым днем уходя все дальше и дальше. Но лишь однажды приблизился он к полям, где под палящим солнцем работали те, кому жилось труднее, чем ему. Надсмотрщики тотчас же прогнали его, строго-настрого приказав больше не появляться, нечего домашнему слуге тут околачиваться да глазеть. И нечего говорящему навозу болтать с маленьким бездельником, которому посчастливилось служить самой госпоже.

Эрн вдруг почувствовал — давно с ним такого не случалось — что готов надерзить, а потом будь что будет. Удержался. Неведомо как, но удержался. Он помнил: пора возвращаться домой. Помедлил мгновение — и двинулся в обратный путь.

Прежде он никогда так далеко не уходил от господского особняка — долгая отлучка грозила наказанием. Но сейчас господ не было дома, а кроме госпожи Вириты никому не было дела до раба по имени Эрн.

Поля давно скрылись из виду, вокруг — ни души. Эрн уже и не помнил, когда оставался в одиночестве. Должно быть, вообще никогда. Необычное чувство… Необъяснимое…

Спасаясь от полуденного солнца, он укрылся под тенистыми сводами рощи. Прилег в траву — мягкая, куда мягче подстилки из сена на конюшне. Закрыл глаза, да так и лежал, не двигаясь и ни о чем не думая. И вдруг — угрожающий рык над самым ухом. Мальчишка испуганно привстал. Над ним нависла буровато-черная оскаленная пасть.

Первая мысль: его хватились в усадьбе. Таких псов держали при себе надсмотрщики. Эрн слыхал от других рабов: если такой зверь рядом, надо замереть — иначе бросится.

— Демон, ко мне!

Сначала Эрну показалось, что позвали его… позвали давним, почти забытым прозвищем. Но острозубая пасть исчезла. Эрн отважился пошевелиться и оглядеться: пес неохотно потрусил на зов. Но подняться на ноги мальчишка не отважился.