Елена Яворская - Госпожа

— То есть… как это? Ты хочешь сказать…

— Только то, что уже сказал. Раба по имени Эрн больше нет.

— Та-ак… — Учитель нахмурился. — Садись и рассказывай. И не оглядывайся на дверь. Никуда ты не пойдешь… по крайней мере, до тех пор, пока все не расскажешь достаточно вразумительно.

Он ни словом не прервал рассказ Эрна. Да и потом не торопился говорить. Спросил только:

— Что ты собираешься делать?

— Что вы хотите услышать? — вскинулся Эрн.

— Правду, — спокойно ответил Учитель.

— Я не знаю.

— Ты готов довериться мне?

— А разве у меня есть выбор?

— Теперь — есть. Мне хотелось бы сказать — был и раньше, но ты… ты чувствовал себя рабом, Эрн.

— Но вы приняли участие в судьбе этого раба. Я до сих пор не знаю, зачем.

— Затем, чтобы однажды говорить с ним как со свободным. Сегодня я буду говорить с тобой, как со свободным, Эрн.

— Великая честь! — Эрн ухмыльнулся. — Я польщен, мой господин!

Учитель с улыбкой покачал головой.

— Успокойся, Эрн. Успокойся. И послушай. Помнишь, я однажды сказал тебе, что буду считать тебя тем, кто ты на самом деле. Прежде я видел перед собой мальчишку, который усомнился во многом, в чем раб сомневаться не должен, но при этом остается рабом. И помнит, что он раб. Но порою забывает — и тогда… В такие минуты ты очень напоминал мне другого мальчишку… такого, каким был когда-то я. Ты спросил, почему я принял участие в твоей судьбе. Я могу ответить. Теперь — могу. Я тоже однажды усомнился. И сомнения привели меня сюда. Когда-нибудь я тебе расскажу… тогда, когда ты действительно будешь готов меня выслушать. А сейчас… ты должен знать вот еще что. Однажды ты упрекнул меня в суровости. Заслуженный упрек. Точнее, я заслужил бы его, если бы не относился к тебе как к сыну. А теперь подумай, как невыносимо видеть своего сына рабом.

— Учитель…

— Не говори. Прежде чем скажешь — подумай.

Эрн молчал всего лишь мгновение.

— Учитель, если вы прикажете, я останусь.

— Я не вправе тебе приказывать. Я могу попросить. И прошу.

— Я останусь, Учитель, — благодарно ответил Эрн.

Прохладное белое облако шелка и кружев. Вирита идет, окруженная величественно-белым сиянием. Туфельки звонко цокают по беломраморным плитам. Торжественная мелодия наполняет огромную светлую залу. Вирита идет, влекомая сильной рукой.

— Вот ваше новое царство, моя госпожа…

…Этот сон! Опять этот сон!

Вирита просыпается в слезах.

— Эна…

— Да, госпожа?

— Какого цвета мое свадебное платье?

— Розовое, госпожа, — Эна смотрит с грустью. — Вы ведь сами так пожелали…

— Пожелала…

— Ваше питье, госпожа.

— Спасибо. Эна, разожги огонь в камине.

— Но… прошу меня простить… разве сейчас холодно?

— Мне холодно, Эна.

— Госпожа, что сказать господину? Он велел, как только вы проснетесь, узнать, не стало ли вам лучше, — Эна вздыхает. — Приехал господин Эрмант.

— Скажи: госпожа никого не хочет видеть. Никого.

Но нет, ей не дают покоя: сначала приходит отец, следом — Эрмант. Они что-то говорят ей, уговаривают, убеждают. Она молчит и думает об одном: когда же они, эти благовоспитанные господа, поймут, что они — нежеланные собеседники?

— …я понимаю, тебе все еще нездоровится, но свадьба… Ты ведь помнишь, его величество изъявил желание присутствовать… Вирита, ну скажи хоть слово!

— Я устала. Позвольте мне отдохнуть.

Наконец они уходят. В комнате остается только Эна.

— Ты должна еще раз сходить в грот.

— Вы думаете…

— Нет. Я просто хочу оставить… — госпожа подает служанке маленький обоюдоострый кинжал, который раньше всегда носила у пояса. На черной рукояти — две рубиновые звезды.

— Погляди, дочь, какой дом. Я повидал немало, но такого великолепия не видел.

— Я хотел порадовать супругу, но, похоже, не удалось. Моя госпожа, если желаете здесь что-либо поменять, — пожалуйста. Достаточно одного вашего слова.

— Дочь, ну не молчи! Нельзя быть такой задумчивой в день свадьбы. Его величество уже интересовался твоим здоровьем.

Спрашивают наперебой, настаивают…

— Быть может, мы все-таки поторопились? — нерешительно вымолвил Эрмант. — Нужно было позволить Вирите…

— Все хорошо, — равнодушно ответила Вирита. — Я здорова.

— Тогда, быть может, вы не откажете мне в танце?

— В танце? — Вирита как будто бы очнулась. — Подождите. Я хочу сказать…

И, шагнув на середину бальной залы, сделала знак музыкантам. Веселая мелодия стихла.

— Я хочу поблагодарить вас, господа, что вы почтили своим присутствием нашу свадьбу. К сожалению, не вижу среди гостей господина Атериона де Клайнора, дядюшку моего супруга. Мой отец тоже опечален. Он очень дружен с дядюшкой Атерионом. Еще бы! Ведь у них так много общего! Оба обожают философию, отдают должное хорошим винам и не брезгуют насиловать рабынь…

— Вирита!..

— Я клянусь своим именем, что в моих словах нет лжи. Впрочем, мое имя теперь стоит дешевле, чем эти жемчуга, — и она рванула с шеи ожерелье.

Розоватые жемчужины звонко застучали по беломраморному полу.

— Господа, прошу простить, моя дочь нездорова…

— Моя госпожа!..

— Не приближайтесь! Господа, вы все стоите дешевле золотого шитья, которым украсили свои одеяния. И ни один из вас… все вы вместе не стоите моего раба Эрна… Он был единственным моим другом, и я не променяла бы его и на сотню таких, как благородный господин Эрмант де Альман!

И она, то ли рассмеявшись, то ли зарыдав, бросилась вверх по лестнице.

— Вирита!..

— Остановите ее!..

— Она безумна!..

Яркая, как лепестки роз, фигурка лежала на белых плитах двора. Вирита де Эльтран, счастливая девушка из рода Высших…

— Она разбилась!..

— Мертва!..

— Кажется… нет! Жива!..

— Вирита!..

Вирита… Какое странное… какое чужое имя…

Чужой дом… Чужой мужчина, почему-то называющий себя ее супругом…

— Я хочу домой. В Северное имение…

…Ей казалось — дом помог ей выжить. Дом и Эна, неотлучно находившаяся подле нее.

— Эна, я когда-нибудь обижала тебя… прежде?..

— Нет, госпожа.

— Ты говоришь правду?

— Да, госпожа. Вы хорошая, очень-очень.

— А если я решу уйти из дома, пойдешь со мной?

— Пойду.

— Вот так — не размышляя, без колебаний?

— Да. Вдвоем-то легче будет… А может… Госпожа, я боялась вам говорить, волноваться-то вам нельзя, но… Госпожа, кто-то забрал кинжал.

Эрн!

Ты вернешься, Эрн? Ведь правда — вернешься?..