Далия Трускиновская - Единственные

– Да, да… – ответила перепуганная Ксюша, прижимая к себе Машуньку.

Она не спускала с рук ребенка, пока не принесла в садик, а потом взяла с собой в музыкальную комнату. При мысли, что, если расстаться с Машунькой, непременно случится какая-то непредсказуемая беда, ей чуть дурно не делалось. И нелепым казалось секундное увлечение мужчиной, у которого на безымянном пальце, между прочим, обручальное кольцо.

Но в ситуацию неожиданно вмешалась Лида. Ей нужно было убедиться в своей власти над дочкой, и она, не предупредив Ксюшу, сговорилась с младшей невесткой соседки Людмилы Борисовны. Когда Ксюша привела из садика Машуньку, Лида сказала:

– Беги живо в парикмахерскую – знаешь, напротив цветочного киоска. Тебя Настя Башун ждет. И – все, чтоб больше никаких хвостов! Будешь, как все, с аккуратненькой стрижечкой.

Материнское «как все» Ксюшу порой сильно раздражало, но спорить с матерью она не умела. В семье этого не было заведено – вот и Лида, Ксюша это хорошо помнила, никогда не спорила с Анной Ильиничной.

Сама Лида стриглась, и довольно коротко, хотя иногда хотелось сделать шиш на затылке. Но не такой, как носили молодые женщины, нарочно вытягивавшие из прически прядки, чтобы свисали вдоль лица, а правильный, большой и гладкий. Это было воспоминание не о молодости даже, а о юности, о строгом облике классной руководительницы, подражать которой казалось правильным и необходимым; Лида вспоминала, как на выпускной вечер впервые сделала такую великолепную прическу, а не заплела надоевшие косы. Мало было в ее жизни таких прекрасных воспоминаний.

Усадив Машуню за кухонный столик и автоматически поднося к ее рту ложку со сладким творожком, Лида предалась иным воспоминаниям, связанным с этим самым шишом на макушке. Она вспомнила, как познакомилась с Борисом Петровичем, а почему вспомнила? Он потом рассказывал, что ему, много вольнолюбивых баб повидавшему, понравился строгий Лидин вид.

Лида не знала, что в этот самый вечер Борис Петрович сидит буквально в трех шагах от ее дома с риэлтором и проверяет документы.

Загородное владение, которое ему понравилось, до сих пор не было продано, и хозяин сбавил цену. Риэлтор уговорил его еще чуть-чуть умерить аппетиты, и Борис Петрович решился. Недвижимость – она всегда недвижимость, и, если не случится второй октябрьской социалистической революции, она – хорошее помещение капитала. К тому же, Борис Петрович узнал, что в планах развития области – основательный ремонт пролегающей рядом шоссейки и превращение ее чуть ли не в автобан. Из чего следовало: правильно сделает тот, кто поставит у дороги хороший ресторанчик, наймет толкового повара и нормальную обслугу, а весь провиант вырастит сам; та же свинина, если кормить поросят кухонными остатками и картошкой со своего огорода, не так уж дорого обойдется. Борис Петрович вспомнил молодость – как с товарищами, вернувшись из рейса, брал такси и несся за город, в одно из немногих заведений, открытых чуть ли не до утра. А теперь, когда у всех машины, съездить в хороший ресторан за десять километров, заодно и свежим воздухом подышать, – милое дело.

Так что решение было принято, и в голове у Бориса Петровича уже вызревал во всех подробностях бизнес-план. Превращение его нового владения из бездонной дыры, куда только и знай, что вкладывать деньги, в приносящее задуманную прибыль предприятие должно было потребовать лет пять, но Бориса Петровича это не смущало. Он уже ощущал себя барином и радовался, что нашел дело, которым сможет заниматься до конца дней своих, а потом передать дочке и внукам.

Сидела с калькулятором в руке и Регина. Она хотела принять в один из своих магазинов нового продавца, чтобы увеличить рабочий день и закрываться не в семь, а в девять. При всей своей прижимистости она не могла объявить волевым решением двенадцатичасовой рабочий день, и это ведь только формально – двенадцать часов, с девяти до девяти, фактически нужно прийти хотя бы на полчаса раньше, разобраться с выкладкой товара, и уйти минут через двадцать после того, как магазин закроется. Значит, нужно делить рабочий день на смены, уволить уборщицу, а ее ставку поделить между теми, кто окажется во второй смене и тогда останется еще на час – вымыть полы и пропылесосить торговый зал со складом. Арифметика получалась запутанная, но с цифрами Регине было проще, чем с родным сыном.

Весь день она думала – как же теперь быть с Артурчиком. Делать вид, будто ничего не случилось? Ведь это раньше она могла накричать на мальчика, и он с перепугу слушался. Теперь – хлопнет дверью и уйдет жить к Алексу. Или не к Алексу?

В конце концов она собралась, убедилась, что в торговом зале порядок, поставила помещение на сигнализацию и поехала домой.

Снизу она посмотрела на окна – они светились. Значит, Артурчик был дома, и это ее немного обрадовало – вдруг удастся как-то поговорить? Как – она не знала, в последний раз беседовала с ним ласково, когда у него, пятилетнего, приключился совершенно зверский бронхит. Ей казалось, что насмешливая и порой едкая речь, приправленная ехидной улыбкой, как раз то, что нужно, чтобы мальчик не вырос слюнтяем. Не объясняться же ему в любви, в самом деле…

Она вошла в прихожую – и одновременно из ванной комнаты вышел в коридор голый человек. Регине сперва показалось, что это девчонка. Но щуплая фигурка сделала еще шаг, и стало ясно: это – мальчишка, черненький, узкоплечий, с лицом мартышки.

– Ой! – сказал мальчишка. – Извини-и-и-ите! Ой, я прямо не думал… Артик, Артик!..

Никто не отозвался. Мальчишка отступил в тень, скрылся в ванной.

– Господи… – только и могла произнести Регина.

Она пошла на кухню – приготовить себе чашку чая. Там же и села за поздний ужин. Несколько минут спустя вошел мальчишка, уже в шортах и маечке. Регина впервые в жизни видела такие шорты – с узором из разноцветных кленовых листьев. Оранжевая маечка была подобрана тон в тон.

– Извини-и-и-ите, – пропел мальчишка. – Я думал, это Артик вернулся. Я Денис, можно – Ди-и-иня. Меня все так зовут. Вы мама Артика, да? Можно и мне чая?

Регина чудом поборола искушение – взять мартышку за шиворот и выкинуть на лестницу.

Диня сел на табуретку, улыбнулся, и это у него получилось страшно трогательно.

Регина пыталась понять – сколько же мартышке лет? Фигурка – тринадцатилетнего подростка, но мордочка уже не детская, совсем не детская.

Ничего не ответив мартышке, она продолжала есть – и молчала, пока не пришел Артурчик.

– Привет, мать, – чужим голосом сказал сын; не «мама», а «мать», чего за ним раньше не водилось. – Динь, я принес.

– Ой, это хорошо, а чего ты так долго? – голоском капризной девочки спросил Диня. – Налей мне чаю, пожалуйста. Вот столько, да-а-а… Хватит, хватит…