Вероника Горбачёва - Иная судьба. Книга I

— Ну…

— Без «ну», — строго поправил герцог. — Следи за речью. Так что тебя ещё интересует? Ну-ка, с чего это ты так покраснела?

Марта в смущении отвернулась, но герцог со смешком развернул её к себе.

— Спрашивай, — шепнул заговорщически. — Я люблю секреты. Не стесняйся.

— Ваша свет… Жиль…

— Ну-ну?

— Без «ну», — поддела Марта. И, справившись со смущением, задала-таки вопрос. — А мы с вами будем спать… по-настоящему?

— А мы как спим?

— Как-то неправильно. Не как муж с женой. Вот в книжке, что мы читали, сказано: высшая радость для женщины и её предназначение — дарить супругу детей, продолжателей рода. Вы ведь, наверное, тоже этого хотите, да? А как я вам их подарю, если мы с вами — как брат с сестрой?

Герцогу внезапно расхотелось спать. Организм здорового мужчины был полностью согласен с женской логикой и желал продолжать род немедленно и неоднократно, и гласу разума не внимал. Жильберт заключил любимую в объятья, стараясь, чтобы между его и женским телом оставалась толстая складка одеяла. Зная свой темперамент в любовных битвах, он справедливо полагал, что может напугать неискушённую девушку проявлениями слишком уж бурной страсти… а спокойно выражать свои чувства он просто не умел.

— А ты хочешь детей? — спросил, нежно касаясь губами девичьей шеи. Это действие позволило ему сменить позу и слегка отстраниться.

— Конечно, — с удивлением ответила она. И погрустнела. — Если только ваша светлость действительно меня в жёны взяли, а не для того, чтобы мной прикрыться и госпожу Анну наказать. Ежели так — я навязываться не буду…

И попыталась отодвинуться.

Его светлость остолбенел.

— Куда? — рыкнул почти свирепо. — Выброси подобную чушь из головы немедленно, слышишь? — Подмял её под себя и заглянул в глаза. — Ты моя. Поняла? Моя супруга. Моя женщина. Моя Марта. Не развлечение, не забава — жизнь, поняла?

И, помедлив, осторожно поцеловал в губы. Почувствовал, как она ответила, как, вздрогнув, подалась к нему, как обвились не слишком умело вокруг шеи девичьи руки… С трудом прервался.

— Мы будем спать по-настоящему. — Но в сторону всё же откатился. — Как муж и жена. Но не сейчас. Знаешь, когда? — Приподнялся на локте: — Когда ты окончательно привыкнешь называть меня по имени и перейдёшь на «ты». Поняла?

В кои-то веки Марта чуть не застонала от разочарования и досады. Показать свою обиду она могла единственным способом: повернуться к герцогу спиной. В душе всё кипело от негодования.

«А что это я возмущаюсь?» — вдруг подумала она. «Иная рада была бы без памяти, что с ней так носятся, а я… Да и нетрудно это — привыкнуть, всё ведь от меня зависит. Правда?»

Окончательно успокоившись, она приступила к делу немедленно. «Жильберт», — сказала мысленно. «Жильберт», — повторила уверенней. «Ты хороший и добрый, хоть и герцог. Ты читал со мной весь вечер. Ты учил меня есть смешными маленькими вилами и немного посмеивался, когда я роняла куски, и радовался, когда получалось… Жильберт. Ты мой… Неужели, правда мой? Ты — мой, Жильберт. Вот так».

Его светлость тихонько прикоснулся губами к золотистой макушке. Кровь всё ещё кипела после недавнишнего. И, похоже, не только кровь. Будто каждая косточка в его организме переплавлялась по-иному, наливалась заново жизнью… На какой-то миг ему стало не по себе. Если на него так подействовал лишь невинный — хорошо, пусть не совсем невинный — поцелуй, то не сорвётся ли он, дорвавшись до большего? Похоже, приучаться надо не только Марте…

У них есть время, с невольно усмешкой подумал он. Пока это она отбросит свою природную стеснительность…

Он ещё не знал, что Марта — настоящая труженица. И что с каждым повторенным ею словом времени у него оставалось всё меньше.

Капитан Винсент Модильяни терпеть не мог заниматься бумажной работой. Ему, как человеку деятельному, претило рыться в архивах, разбирать одинаково нечитабельные каракули или готическую вязь, ломать глаза над совсем уж выцветшими пергаментами… Да, приходилось иногда иметь дело и с подобными раритетами. В то же время он отдавал себе отчёт, что самая главная ценность в этом мире — не золото, не власть, главное — и н ф о р м а ц и я, и владеющий ей — владеет ситуацией. Вот и приходилось, пересиливая себя, собирать её — иногда по каплям, по крохам, по крупицам… Как сейчас.

Впрочем, так или иначе, а личные бумаги барона требовали тщательного ознакомления. Но для разогрева капитал решил начать с отчётности управляющего. Пересмотрел «единственную» книгу расходов. Потом ещё одну — на сей раз действительно единственную — настоящих расходов, отчислений, дележей, черновых отчётов. Прикинул реальные доходы и сумму недополученного казной налога. Ознакомился с содержимым найденного в тайничках сундука и нескольких кожаных кошелей, с количеством девушек в личном гареме управляющего и его компаньонов, с числом безымянных холмиков, время от времени появляющихся на погосте. Поинтересовался семейным положением вора. Не женат? Ну и правильно. Зачем ему жена при таком цветнике… И распорядился повесить всех троих: и управляющего, и помощников.

— Почему молчал? — сухо спросил у старосты, не сводящего глаз с покачивающихся в петлях казнённых. — Если неграмотен — мог сам приехать. Жалобы принимаются и рассматриваются канцелярией герцога.

Староста промолчал и сейчас, как и все в немногочисленной толпе челяди и селян, собравшихся во дворе замка. Лишь перекрестился. Потом повернулся к капитану спиной и задрал до лопаток рубаху. Жаловался, ваша милость. Вот он, ответ, расписали во всю спину. Задницу показать? Не иначе, в канцелярии сидел кум, сват или брат вора, упредил, отослал назад челобитную с предупреждением.

— Собирайся, — бросил капитан старосте. — Проедем по деревне. А там видно будет, что с тобой делать.

Тот лишь поклонился — без тени страха в глазах. То ли и впрямь — устал бояться, то ли — осталась ещё какая-то вера в лучшее… Капитан бросил беглый взгляд на кучку крестьян. В измождённых лицах было то же выражение. Надежда.

Два десятка человек пришли просить работу. Половина — женщины. Это понятно. Кузнец… тоже понятно: при захиревших хозяйствах какие заказы? Двое здоровенных лбов — не иначе, как тех самых псов, что из пастора дух вынимали. В глазах тупая готовность. Судя по тому, что до сих пор не в подвале — поумнели и вели себя чинно, иначе Гвидо живо им мозги вправил бы. Несколько мужичков неопределённого возраста, хиленьких, одни мослы торчат, да ещё руки… как клешни, это от тяжёлого крестьянского труда с малых лет. Все умыты, в чистом, хоть и поношенном, переминаются с ноги на ногу… Ждут. Что-то новый хозяин скажет?

А ведь явились самые смелые. И, должно быть, самые отчаявшиеся. Не каждый сунется вот так, в неизвестность, большинство предпочло отсидеться и посмотреть: как там э т и, а уж мы после…