Taliana - Утекая в вечность

— Упыри!..

— Где вы были и почему вы вообще тут?!

Вот и для Проскуриной настало время удивленно округлить глаза и к стыду своему — открыть рот. Точно как постовой. И шока в глазах не меньше.

Этим вопросом в ее собственной, точнее — отведенной для ночевки комнате встречает сын государя. И лицо у него при этом, такое не доброе-не доброе, почти злое.

Калина оглянулась себе за спину соображая оправдываться или нет? И если да, то не правдой же о походе на нулевой уровень.

Решила вообще ничего не говорить. Сложила руки на груди и нахмурилась.

— Зачем пришли?

— Я прождал вас не один час в гостинице в вашей комнате. Вы не пришли, — строго укорил ее он.

— Да, я в курсе, — подчеркнув, таким образом, этот очевидный факт, согласилась гостья.

— Я сразу понял, что вы тут, — продолжил Амир.

— Сразу? — ухнула Калина. — Аналитик от Бога. Уже начало четвертого, Амир. Сразу было бы часов пять тому назад…

— Я тут уже около часа, — замыкаясь лицом, холодно ответил он. — Где вы бродите? Весь дворец закрыт на замки! Нельзя быть такой наивной. Зачем бы вас оставили ночевать да еще без охраны?

— Сколько тайн вы мне только что открыли! — округлила она глаза. — Только про цель своего позднего… хотя, пожалуй, что уже раннего, визита так и не сообщили.

— Вы редкая язва и не каетесь. Так и помрете девственницей, — слегка теряя терпение, ругнулся капитан и присел на стул.

— Вынуждена вас разочаровать…

— Уже разочаровали! — резко перебил Амир. — И не пытайтесь, как всегда острить, демонстрируя свой богатый опыт. Подозреваю, его кот наплакал. Или даже мышь! Ваш хронический случай, образ бешенной сучки которая норовит тяпнуть всякого в радиусе километра, меня заинтересовал. Но вы правы, в вашем досье ничего, что могло бы дать ответ, не было. Пришлось капнуть, пока я был там среди вас, у людей.

— И напрасно потратить время. Сучка взбесилась сама по себе. Такое у сучек бывает, — холодно кривлялась Калина.

— Я не называл сучкой вас, сказал «образ сучки», это подразумевает притворство, — терпеливо пояснил капитан.

— Я знаю, что это подразумевает. Говорите, что вы там нарыли? Мне и самой уже интересно, отчего я как бешенная. Ходили в поликлинику собрали мои справки? Как там общий анализ моей мочи? Что интересного в кале?..

— Не интересовался ни тем, ни этим, — игнорируя насмешки, спокойно ответил ночной визитер. — Вы так уверенно держитесь, потому что думаете, что я ничего не мог найти, потому что искать нечего. Но это не так. Ответ был всегда на поверхности, и он очень прост. Ваш отец, Калина, всегда сильно давил на вас. С детства порицал за все. Вы росли с внутренним гневом, и вылилось это в том, что вы во всем стали противопоставлять себя ему. Всегда все делая на зло. Если ему не нравился какой-то мальчик вы непременно с ним начинали дружить. Если он настаивал, чтобы занимались танцами, вы их бросали и занимались стрельбой из лука, или борьбой. И приходили домой вся в синяках. Чтобы он постоянно давил на вас, и вы в очередной раз что-то ему доказывали. Эта привычка противопоставлять себя мужской воле у вас с детства, происходит она из ваших отношений с отцом. Он не хотел, чтобы вы стали журналистом, и вы стали именно им! Он мечтает видеть вас чьей-то женой, и вы изо всех сил отталкиваете от себя всех желающих. Вы так его ненавидите или просто желаете его любви с таким отчаянием? Что бы он принял ваш мятежный дух, принял такой, какая вы есть и перестал порицать?

— По себе судите? По своим отношениям с отцом? — холодно спросила Калина.

— Вот и доказательство. Лучшая оборона — нападение. Потому и отвечаете всегда вопросом на вопрос. Даже этим подтверждаете мою догадку. Знаете что в этом всем самое ужасное? Вы могли бы стать чьим-то счастьем. А стали наказанием самой себе. Потому что из-за придирок отца, в вас жив страх не оправдать доверие. А как с таким грузом на сердце пустить в него кого-то и поверить?

— Уж, не о любви ли вы мне сейчас говорите? — иронизирует Проскурина.

— О вашем страхе любви. Так и есть.

— У меня нет никакого страха любви.

— Есть. Именно поэтому, Калина, вы так отчаянно кусаете тех, кто вам по-настоящему нравится.

— На себя намекаете? — усмехнулась женщина.

— Именно. Я нравлюсь вам. И вы держите это в тайне.

— Даже от себя? — смеется она.

— Прячься за иронией сколько угодно. Правду это не изменит. Я нравлюсь тебе, оттого ты и играешь со мной, — внезапно перешел он на «ты». — Хочешь чувствовать, что в своем желании ты не одинока. Но ближе подойти не даешь. Тебе страшно.

— Забыться от любви к вам? — насмешливо уточнила женщина.

— Подпустить вампира к своей шее. Думаешь, укушу. И это настолько сильный страх, что он затмевает собой все.

— Я что-то запуталась, так чего я больше боюсь, полюбить или быть укушенной?

— Потерять себя. Отдать себя другому. Не в банальном смысле, а по настоящему — довериться и ошибиться. С любовью в сердце это больно. Так у тебя было с отцом, и ты не желаешь пережить это снова. Но пока ты не отдашь себя, преодолев этот страх, счастья не будет.

— Все, вы разгадали меня. Теперь можете идти к себе и спать спокойно, — сказала она пренебрежительно и отвернулась, расстилать постель.

— Если бы ты меня не боялась, то давно уже стала моей. Потому что желаешь этого не меньше, чем я. Но я для тебя настоящая угроза, потому что больше чем просто нравлюсь тебе, верно? И тебе страшно, что это станет очевидно, если ты позволишь мне приблизиться и прикоснуться. Но это уже очевидно. Я же не ребенок, Калина…

— Амир, вы прирожденный психоаналитик, уж не вы ли нашептали Фрейду основы психоанализа?.. Все это занятно, но я устала и хочу спать. Не будете ли вы столь добры, убраться отсюда ко всем чертям? Если вам так натерпится пошелестеть сегодня простынями, сходите к милой даме что весь вечер делала вам глаза. Если боитесь сложностей, найдите прототипа. Я дам вам конфет, — любезно попросила она.

Капитан подошел вплотную, и Калина едва сдержалась, чтобы не отступить, но устояла, упрямо поджав губы. Не хотела показывать ему свою слабость.

— Каждое утро последние пол года я усиленно тренировался, — тихо поведал он.

— В искусстве любви? — поддела она.

— Обливался кислотой. Так что твоя ирония мне не обидна.

Калина хохотнула и сделала веселые глаза:

— Ничего не припалили кислотой?

— Все целехонькое, — уверенно кивнул он.

— Тогда рада за вас. И доброй ночи, наконец!

Амир откланялся и пошел к секретному ходу.

— А зачем вы приходили?

— Сказать, что вы ревнуете напрасно, — беспечно признался капитан.

— Ревную? Я?

— Да. Поэтому я пришел вас заверить…

— Что у вас ничего нет с той дамой. Все, идите! — теряя терпение от абсурдности ситуации, скомандовала женщина.