Надежда Волгина - Иван-да-Марья [СИ]

Маша ворочалась без сна, периодически застывая на спине и разглядывая потолок. Что она наделала? Что она наделала?.. Мысль беспрестанно билась в голове, сковывая страхом и отвращением к себе. Как могла она отдаться первому встречному? И как теперь жить дальше с этим позором?

Как только за Иваном закрылась дверь, она поняла, что совершила самую большую глупость в жизни. Вернее поняла Маша это чуть раньше, когда спала с глаз пелена страсти. Именно поэтому она даже не пошла провожать Ивана, полагая, что он догадался о ее состоянии.

С одной стороны она осознавала, что это была самая волшебная ночь в ее жизни, с другой — хотелось немедленно покончить с собой. Произошедшее она считала позором, падением себя, как личности.

О сне не могло быть и речи, она проворочалась в постели до утра. Когда прятаться от жизни под одеялом стало невозможно, будильник тревожно напомнил о начале рабочего дня, Маша заставила себя встать. Тело ломило то ли от бурного секса, то ли от бессонной ночи. Именно когда она налила себе кофе и отхлебнула его из чашки, почувствовала, как начинают слипаться глаза. И в таком состоянии ей предстояло продержаться весь день.

Как назло у входа в лечебницу повстречалась с Глебом.

— Ты чего какая? — удивленно спросил он.

Маша никогда не носила солнечные очки, но сегодня спрятала за ними покрасневшие от слез и недосыпания глаза. Раздражало два фактора — очки были старинные, еще времен молодости матери, и небо хмурилось, не пропуская солнечные лучи, даже дождь слегка накрапывал.

— Нормально все. — Маша попыталась прошмыгнуть мимо Глеба, но он преградил ей путь.

— А почему в очках? — В голосе появилось подозрение.

— Глаза болят, — ответил Маша, стараясь говорить спокойно и чувствуя, как в душе нарастает раздражение.

— Ну, ладно… Считай, что я поверил. — Глеб убрал руку, пропуская ее внутрь, а она едва сдержала вздох облегчения, так как была уверена, что допрос продолжится.

Букет красовался на столе, как напоминание о недавнем позоре. Первым порывом Маши был выкинуть его в мусорную корзину. Поразмыслив, она решила, что цветы не виноваты в ее порочности, и поменяла воду в вазе. Сидеть в очках в кабинете, который итак окутывал дождливый полумрак, было до ужаса неудобно. Пришлось снять их и спрятать в сумку.

Маша раскрыла журнал, но ничего не видела. Когда Петр Иванович в точности повторил вопрос Глеба, после получасового наблюдения, как она рассматривает одну и ту же страницу в журнале, Маша решила, что работать сегодня не в состоянии. Единственно правильное решение отпроситься домой и проспать до вечера.

— А что все-таки с твоими глазами? — в упор спросил Глеб, когда она зашла в его кабинет. — Плакала?

— Спала плохо, — ответила Маша и не выдержала, усмехнулась, так это мягко было сказано.

— А чего смеешься?

— Ну, Глеб, может, хватит уже?! Отпускаешь ты меня или нет? — взмолилась она, чувствуя, как ноги отказываются держать ее в вертикальном положении.

— Иди, конечно, — равнодушно произнес Глеб. Маша догадалась, что он обиделся. — Работа не волк…

Ну не могла же она рассказать, чтобы развеять его непонимание, как привела в дом малознакомого мужчину, без зазрения совести предалась с ним бурной страсти, получила от этого колоссальное удовлетворение, а потом медленно умирала, мучимая самокритикой. Ей до сих пор самой-то стыдно было вспоминать о ночных событиях. Каждый раз думала, произошло ли это на самом деле, или ей приснился страшный сон? Но во сне так не чувствуют и не кричат. Маша поняла, что краснеет, вспоминая, как кричала ночью в агонии страсти, и поймала очередной обидчиво-недоверчивый взгляд Глеба.

— Ну, я пошла… — и выскочила за дверь.

Дома стало еще хуже. Все напоминало Ивана, как он сидел на кухне и пил кофе, как лежал в ее кровати обнаженный… Маша поежилась, постаралась отключиться и забралась в постель. Сон сморил ее сразу же, сказалась бессонная ночь.

Проснулась она вечером, приняла душ, поужинала бутербродами и снова отправилась в постель. Но уснуть не смогла. Вместо этого заплакала, вспомнив, что сегодня Иван уезжает. Должно быть уже уехал. И даже не простился. Наверное, он заходил к ней на работу, а домой уже решил не идти. Все правильно, кто она такая? Случайная знакомая, каких у него тысяча.

Иван не позвонил и на следующий день, и через день… После памятной для Маши ночи прошла неделя. Наконец, она стала осознавать, что он не позвонит и не приедет. Все, что хотел, он получил тогда. Это было хоть и неприятной, но правдой жизни, к которой Маша попыталась приучить себя. К ударам судьбы не привыкать, смирится как-нибудь и с этим.

Всю неделю она боролась с плохим настроением, а в пятницу немного полегчало. Позвонила Тома и сообщила о своем вечернем приезде вместе с сынишкой. Осталось продержаться до вечера, а потом на время забыть о работе под несмолкающий щебет подруги.

Санитара Маша отпустила с обеда, как сама вернулась с комбината. Полдня она брала у подопечных кровь на анализы. Оставшуюся половину решила посвятить бумажной работе. Именно так — в тишине, когда никто не мельтешит рядом, а из коридора доносятся приглушенные звуки будней. А еще птичий щебет, проникающий в открытое окно, как неизменный атрибут лета — самого любимого времени года.

— Угостишь кофе? — В кабинет заглянула курчавая голова Глеба, нарушив установившуюся идиллию.

— Конечно! — бодро ответила Маша, хоть и испытала легкое неудовольствие от вторжения. — Заходи.

Глеб устроился за небольшим обеденным столом, и Маше ничего не оставалось, как присоединиться к нему и взять на себя роль хозяйки. Она вскипятила чайник, налила им по чашке кофе, выдвинула на середину стола вазочку с печеньем и конфетами. Все это время Глеб молча наблюдал за ее руками, чем тоже выводил Машу из состояния душевного равновесия. И это чувство стало новым, потому что раньше она так легко не раздражалась по пустякам.

— Слушай, а этот врач, что работал у нас, он твой знакомый что ли? — внезапно спросил Глеб.

— А ты откуда знаешь про него?

Вроде она не рассказывала Глебу про Ивана, и точно он их не видел вместе.

— Да, он приходил сюда… В тот день, когда ты отпросилась, помнишь?

И он молчал всю неделю?! Маша была шокирована. Она разглядывала спокойное лицо Глеба, жующего печенье и шумно прихлебывающего кофе, и не могла не возмущаться в душе. Как мог он скрыть, что Иван искал ее на работе?

— А почему ты молчал?

Как ни старалась, Маша не могла скрыть обиды и разочарования. Это отчетливо прозвучало в вопросе.

— Ну, ты же не спрашивала…

Она внимательнее пригляделась к Глебу, к тому, как он старается выглядеть равнодушным и незаинтересованным, при этом старательно избегает ее взгляда.