Ольга БрусниГина - Сладкая Льдинка

Выглядело все грязно, пошло и хотелось отвести от стыда взгляд. Однако, желающих полюбоваться, было хоть отбавляй. За вечер просмотры достигли рекордной отметки. Фото в геометрической прогрессии разлетелись среди знакомых и друзей. Подхваченные множеством пикантных комментариев, снимки стали бомбой большой разрушительной силы.

Взрыв произошел в стенах всего одной маленькой и уютной квартиры, в которой жила Софья с матерью. Для остальных — это всего лишь повод для насмешек.

Все жители маленького провинциального городка сами делали выводы. Новость за час обнеслась по всей округе. Занятное происшествие обсуждали между собой, давали оценку.

В принципе, эти суждения оценкой было сложно назвать. Осуждением — тоже. Известная поговорка: «Не суди, да не судим, будешь» тут неуместна. Девчонке вынесли приговор без суда и следствия. Разбираться никто не стал, вдаваться в детали тем более. Приклеили ярлык и все.

— Мам, я не хотела, — оправдывалась в истерике Софья.

Ее опухшее от слез лицо было неузнаваемо. Узенькие ссутулившиеся плечи дрожали от рыданий.

— Я не виновата, — взывала она к материнскому милосердию. — Меня подставили.

Мама, молча, смотрела на дочь, чувствуя огромную всепоглощающую боль в сердце. Нестерпимо было даже дышать. Такое состояние пришло второй раз. Первый — когда ее беременную бросил близкий человек, обещающий вечную любовь.

Слова дочкиного покаяния скользили мимо ушей. Бедная мать закрылась внутри себя, взрываясь от горя.

В самых жутких видениях она не представляла, что именно с ними случится такая беда. О проклятых фотографиях узнала из телефонного разговора с подругой, которая считала, что совершает доброе дело. Но как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. В этом случае лучше быть в неведении.

Фотографии смотреть не стала. Хватило рассказа. Да, и просто боялась ослепнуть от ужаса.

Внутреннее опустошение, вместе с жалостью к единственной дочери, попавшей в беду, расточило все имеющиеся силы.

Она не проклинала несчастное дитя, а винила во всем себя. Как мать она не справилась со своими обязанностями, не уберегла, не досмотрела.

На улицу высунуться было страшно. Людские злые глаза преследовали повсюду. Противный шепоток охотниц до сплетниц, жадно смакующих детали, которые они, естественно, знали лучше всех, слышался со всех сторон и отравлял и без того израненную душу.

От мысли, что придется объясняться с коллегами по работе, оправдываться, женщина извела свое больное сердце. Долго не выдержала. Острый приступ свалил с ног и отправил на больничную койку.

Оказалась в больничной палате, с парой пустых кроватей, расставленных вдоль стен.

Хорошо, что одна.

Резко пахло больницей. Вся атмосфера пропиталась запахом дезинфекции, вонючих лекарств, спирта.

Женщина открыла глаза и вспомнила, что вчера чуть не умерла. Ее сердце разбилось на сотни мелких кусочков, острых и колких.

Белый потолок, казалось, нависает над ней, тяжелым гнетущим пологом.

Спина затекла, от долгого лежания в одном положении. К вене до сих пор была подключена капельница.

Материнское сердце вновь сжалось от боли, когда она увидела дочку, спящую на стуле рядом с кроватью.

— Сонечка! — шепотом позвала она.

Девушка встрепенулась, открыла красные воспаленные глаза и заискивающе взглянула на маму.

— Прости, девочка моя!

Софья ожидала чего угодно. Была готова стоять на коленях, вымаливая прощение, слушать горькие слова обиды. Она была готова к крикам, проклятиям. Заслужила.

Самое страшное, что еще вчера счастливая, беззаботная девушка, за день перечеркнула не только свою жизнь, но и поставила такой же жирный крест на жизни матери.

Более того, чуть собственными руками не убила ее — самого дорогого, единственного близкого человека.

Услышать «Прости» было странно, неожиданно.

— Мама! — бросилась Софья на колени перед кроватью и вцепилась в материнскую руку.

Из глаз брызнули слезы, а маленькая палата наполнилась звонкими рыданиями.

Плакали обе. Долго и каждый о своем.

— Тебе нельзя нервничать! — первой очнулась Софья.

— Да, да, конечно, — согласилась мама и настроилась на серьезный лад.

Пришло время матери расставлять все на свои места. Платить по долгам. Когда-то давно, она такой же юной и наивной совершила свою собственную ошибку. «Плод греха моего», позже превратившийся в самый дорогой дар судьбы — ее дочь.

Бесперспективные отношения с женатым взрослым мужчиной считала серьезными, верила, что он разведется, как и обещал. Но время шло, но он по — прежнему разрывался на два дома, все больше отдавая предпочтение семье, в которой было два сына и красавица жена.

Она верила. Каждый раз, прижимаясь к груди любимого, слушая его сердце, полностью растворялась в нем. Его пылкие губы, исследующие ее юное тело, нежность рук, сжимающих в объятиях до сладкого стона, затуманили ее впечатлительный ум. Она сгорала от желания, тосковала в краткие минуты расставания и вновь, таяла как воск, едва он оказывался близко.

Нетерпеливый любовник неистово срывал с нее одежду и разбрасывал прямо на пол. Его необузданная страсть кипела ключом, накрывая неопытную девушку с головой.

— Моя девочка! — шептал он в моменты экстаза.

— Ты любишь меня? — спрашивала она.

— Больше жизни! — твердил он.

— Когда мы поженимся?

— Скоро. Подожди, немного! — отвечал он на голубом глазу, ни разу не моргнув.

И снова требовал ласк. Подхватив на руки, увлекал на жаркое ложе любви. Жадными губами ловил каждый вздох, каждое движение. Она плавилась, растворяясь в сладкой неге. Вздрагивала от прикосновений кончиков пальцев сладкой дрожью, до стона, до крика.

Головокружительные ощущения от близости, неземного, райского блаженства в его объятиях, стали наркотиком. Каждая новая доза возносила к небесам, напрочь лишая воли.

Первый, единственный — властелин ночей. Их любовь являла пример истинных чувств, не только телесного влечения, но и сердечной привязанности, воспетой поэтами.

Задолго до встречи, волнуясь и переживая, прокручивала в голове самые приятные моменты встреч. Считала минуты, накручивая воображение.

Он врывался свежим ветром, тайфуном, увлекал ее в водоворот страсти, все дальше обволакивая своей безоговорочной властью. Попалась муха в мед, увязла всеми лапками.

Постепенно превращаясь в безвольную исполнительницу его прихотей, зависела от его распорядка жизни. Становилась несчастной, услышав:

— Извини, сегодня не приду. Занят. Идем с женой в гости… или кино… или еще куда-то там.

Зависимость была сродни неизлечимой болезни, хронической, а лекарств от нее не было.