Дэни Коллинз - Моя любой ценой [litres]

Но тут она уперлась ему в грудь обеими руками, стараясь освободиться.

Огромным усилием воли он заставил себя отстраниться, но крепко удерживал ее в своих руках, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Ты не хочешь? – спросил он, отводя глаза. Он не был готов к отказу.

– Хочу, но… – Она осторожно освободилась из его объятий и отошла на несколько шагов. – Я не люблю играть в игры, Карим. Займись со мной любовью, если хочешь. Но не надо говорить мне, что я красива, а потом вообще не смотреть в мою сторону. Не надо целовать меня так, как сейчас, а затем отталкивать меня. Не надо хвалить меня публично, если на самом деле я тебе даже не нравлюсь. Ты бросаешь меня из жара в холод и обратно. Я так не могу.

Он прищурился.

– О чем ты говоришь? Почему ты решила, что не нравишься мне?

Она закрыла глаза.

– Не важно, как ты ко мне относишься. Просто признайся в этом честно. Пускай ты хочешь меня не больше, чем любой мужчина любую доступную женщину. Но не надо вести себя так, будто…

– Будто что?

– Я не знаю, – ответила она с болью в голосе. – Я не знаю, что ты чувствуешь. В этом все дело. Иногда ты ведешь себя так, будто я тебе нравлюсь, но потом… все наоборот.

– Конечно, ты мне нравишься, Галила, – мягко сказал он, думая, что понял ее упрек. – Но я с самого начала не обещал тебе любви.

– Я говорю не о любви, Карим! Я говорю об отношениях. Ты почти не разговариваешь со мной. А потом скажешь мне пару нежных слов – что я красивая, что глазам больно – и думаешь, что этого достаточно!

Она обессиленно опустилась в кресло.

– Все не так, Галила.

– Хуже всего то, что я действительно хочу заняться с тобой любовью. Но что будет потом? Если ты собираешься снова игнорировать меня, пока тебе не захочется секса, а потом рассыпать тут лепестки роз, требовать романтики и делать вид, что это какой-то особенный момент для нас обоих, – ничего не выйдет.

Карим потер лоб. Разумеется, это был особенный момент. Это был ее первый раз. Неужели она думала, что он не переживает по этому поводу? Не старается сделать это особенным?

– Успокойся.

– Я не могу, – с тоской сказала Галила. – Давай просто сделаем это – и уходи.

– Сделаем это? – переспросил он. – Я хотел, чтобы наш секс был радостью, а не рутиной.

– Я не такая, как ты. Если мы близки, я чувствую это. Эмоционально. А ты пользуешься этим, чтобы манипулировать мной. Может быть, неосознанно. Может быть, ты даже не понимаешь, насколько ранишь меня. Я понимаю, что у нас брак по расчету, а не по любви. Тогда не надо вести себя так, будто я тебе нужна, а потом отталкивать. Я не готова снова пройти через это.

Если бы она вонзила нож ему в живот, он не был бы так потрясен. Неужели она была влюблена в кого-то, кто ее отверг? Если да, то почему он воспринял это гораздо острее, чем если бы она сказала, что спала с кем-то до него?

– С кем это было до меня?

– Это не имеет значения, – пробормотала она, срывая браслеты с запястий.

– Это имеет значение для нашего брака. Для наших отношений.

Зачем ему это? Она согласилась заняться с ним сексом и не требует более глубоких чувств. Он должен радоваться.

– С кем? – повторил он требовательно.

Она молчала, снимая с себя кольца и бросая их в серебряную вазу, куда они падали с тихим звоном.

– После того, что мы узнали о моей матери, – начала она тихим голосом, – я начинаю понимать, почему она была так равнодушна к моим братьям. Она отдала ребенка, которого любила. Наверное, это что-то сломало в ней. Может быть, поэтому она и меня в конце концов оттолкнула, хотя вначале было иначе. – Она поникла, будто на плечи ей лег невидимый груз. – Все это не важно.

Но для него не было ничего важнее того, о чем она сейчас говорила.

– Продолжай, – велел он.

– Получается, что я жалуюсь, а ты и так считаешь меня капризной. – Галила отвернулась от него и продолжала, глядя в стену: – Когда я была ребенком, я чувствовала себя совершенно особенной. Мне казалось, что я – единственный человек, которого любит моя мама. Отец молился на нее, но она принимала это как должное и ничего не давала взамен. Мальчики очень быстро смирились с тем, что не нужны ей, но меня она обожала. Причесывала меня, наряжала в такие же платья, как у нее, только маленькие, всюду брала меня с собой. Она так гордилась, когда ей говорили, что я красивая и очень похожа на нее.

– Так ведут себя с домашними животными, а не с детьми.

– Наверное, я и была для нее живой куклой. Если бы я могла такой оставаться…

– Какой? Маленькой?

– Да, ребенком. Но я начала превращаться в женщину. И все кончилось.

– Что?

– Ее любовь.

Она обхватила плечи руками, и Карим заметил, что ее ногти впились в кожу. Он подошел и дотронулся до нее. Галила слегка вздрогнула, взглянула на него и снова отвернулась.

– Почему ты решила, что она перестала любить тебя? Что случилось?

– Она больше не говорила мне, что я красивая, что она любит меня. Вместо этого она говорила: «Какие у тебя пошлые духи», «Тебе не идет эта помада», «Ты слишком громко смеешься».

– Ты чем-то рассердила ее?

– Если это и было что-то конкретное, она никогда об этом не упоминала, – горько ответила Галила.

– Может быть, она завидовала твоей молодости? Ты говорила, что она не хотела становиться бабушкой.

– Может быть. Может быть, она завидовала тому, что у меня вся жизнь впереди. Я сегодня весь день о ней думаю. Она, наверное, скорее умерла бы, чем пришла на мою свадьбу. Хотя видишь, она так и сделала. Она ненавидела, когда кто-то, кроме нее, был в центре внимания. Она говорила: «Ты ведешь себя как Малак». Его она действительно ненавидела и даже не пыталась это скрыть. – Галила никогда никому этого не говорила и теперь испытывала странное чувство облегчения. Она посмотрела на Карима и развела руками: – Видишь? А теперь это происходит снова. Ты внушаешь мне, что я тебе небезразлична, что ты заботишься обо мне, но что будет через десять минут? Через час? Утром? Ты опять обо мне забудешь?

Он отвел взгляд, пораженный тем, как выглядит его поведение в ее глазах. Он защищал себя – всю свою страну. Но он не видел, что, защищая себя, он ранил ее.

– Что со мной, Карим? – спросила она с затаенным страхом. – Я почти убедила себя, что причина равнодушия моей матери – в ней самой. Но вот теперь ты ведешь себя точно так же. Значит, проблема во мне? – с отчаянием спросила Галила. – Что-то не позволяет людям любить меня. – Но что?

Карим стоял неподвижно, будто статуя. На секунду ей даже показалось, что он не дышит. Он молчит, потому что хочет пощадить ее?

– С тобой все в порядке. Это бессмыслица.

– Вот, пожалуйста! Я бессмысленна. – Она чувствовала себя так же, как в первые годы, когда мать начала отдаляться. – Я знаю, что я – смешной человек. Мои братья мне все время говорили, что я не должна так цепляться за людей и так нуждаться в симпатии. Но я не понимаю, чем я отталкиваю людей? Я что-то не то говорю? Что же, мне просто стоять молча и позволять на себя любоваться? Но с чего бы кому-то любоваться мной? Я не так красива. Шея слишком тонкая, и бедра, как у моей матери. Нос слишком длинный. Помоги мне понять, что со мной не так, Карим! Как я могу исправиться, если не знаю, что исправлять?