Дэни Коллинз - Моя любой ценой [litres]

– Да.

«А что?» – хотел спросить он, но слова застряли у него в горле.

Галила хотела иметь льва под рукой, чтобы сравнить его с львицей, когда – если – она прибудет. Заметит ли Карим, если она на пару дней заберет статуэтку из малого кабинета? В любом случае ей надо бы еще раз на нее посмотреть. Она хотела поискать авторское клеймо или гравировку – что-то, что докажет, что это парные вещи.

Она решила сделать несколько фотографий на телефон и отправилась в ту часть дворца, где был кабинет.

Карим ушел около часа назад, сразу после завтрака. Отменил ли он ужин? Галила не знала, как к этому относиться. У нее все перепуталось в голове за последние дни. Она едва поняла, что сказал Карим о женитьбе Адира – так была сосредоточена на вопросе, кто его отец. Карим открытым текстом сказал ей, что она не в себе, но Галила ничего не могла объяснить ему, пока сама не убедится.

Как и в первый раз, она пришла без предупреждения и сказала, что будет ждать мужа в малом кабинете, нет нужды отвлекать его от дел, она вполне может подождать. Ей нужно было время.

Лев стоял там же, где она видела его в первый раз. Предмет оказался неожиданно тяжелым. Она сделала пару снимков, потом сняла с полки и перевернула, чтобы осмотреть основание.

Там стояла дата. Это было через несколько недель после того, как уехал ее отец. Имя автора ей было незнакомо, и она решила, что потом поищет информацию о нем. Откуда он был? Из Зирии? Из Халин? Или из какого-то другого места, где встречались любовники?

Примечательно, что эта статуэтка называлась «Где же она?».

Наверняка, вторая часть называется «Где же он?».

– Мне сказали, что ты меня ждешь.

От неожиданности Галила вскрикнула и выронила льва. Он с громким стуком упал на пол, едва не задев ее.

– Ты не поранилась?

Карим подбежал к ней и опустился на колени, чтобы посмотреть ее ногу.

Галила отступила. Ей казалось, что ее вина написана у нее на лбу.

– Я в порядке, – пробормотала она. – Я сломала его? Прости, я не слышала, как ты вошел.

– Меня беспокоит твоя нога, – сказал он, подняв статуэтку и взвешивая ее в руке. – Думаю, его бы не повредила и бомба. Но вот если бы он упал тебе на ногу, то мог сломать. Чем он тебя так заинтересовал?

– Не знаю, – ответила Галила. Ей было все труднее лгать ему, особенно после того, как она столько раз горячо убеждала его довериться ей. – Просто красивая вещь.

Он рассмотрел основание вблизи, прочитал надпись, потом медленно вернул льва на полку, подперев им книги.

– Это, наверное, вещь твоего отца? Было бы ужасно, если бы я его повредила.

– Все в порядке. – Он мрачно посмотрел на нее. – Что ты хотела?

– Я… – Галила не знала, что ответить.

Она сама просила передать, что ей нужно поговорить с ним и она будет ждать его здесь. Прошлой ночью, когда она решила пробраться сюда, чтобы изучить книгодержатель, она подумала, что спросит его об Адире, но утром он уже рассказал ей все, что знал. И они каждый день обсуждали за завтраком все новости. Ей нечем было объяснить свой визит.

– Это то, что ты скрываешь от меня?

– Ч-что? – спросила она, заикнувшись.

– Думаешь, я не вижу? Мы с тобой так близки, я чувствую малейшую перемену твоего настроения. Ты чем-то обеспокоена. Ты избегаешь моего взгляда. Посмотри на меня!

Она не могла. Вина тянула вниз ее голову, ее плечи, даже ресницы. Но она не могла сказать ему. Пока не убедится.

Этим утром, когда он упомянул Адира, Галила думала только о том, знает ли Карим, что Адир – его сводный брат. Сейчас, в панике, она вспомнила еще кое-что из его рассказа, что ускользнуло от ее внимания, занятого парой львов.

Она не готова была пока в этом признаться, потому что могла ошибаться на этот счет так же, как насчет отца Карима. Но лучше она признается в этом:

– Я думаю, я беременна.

Карим расслышал ее слова, но не понял их смысла. Они не расстроили его, просто удивили.

– Что? Ты сказала, что не хочешь ребенка от меня. И мы договорились о том, что ты будешь пользоваться контрацептивами.

– Да, правда, – смущенно кивнула Галила. – Но я была очень расстроена в тот день, когда пришла сюда, чтобы обсудить это. Доктор объяснял мне про контрацептивы так, будто я обязана это делать. Как будто это было твое решение, а я тут ни при чем. К тому же мы тогда еще не занимались сексом, – сказала она, смущенная воспоминаниями о том дне, о своей дерзости, и о том, чем все это кончилось.

– Я помню, – сказал Карим, и в его глазах отразилось то же воспоминание. – Так ты не предохранялась.

– Ну, я все время собиралась вернуться к врачу и разобраться с этим. Но он мне не понравился, так что я не пошла.

– Он был моим доктором всю мою жизнь. Он очень квалифицированный.

– У меня в Халин тоже очень хороший врач, но вряд ли тебе понравится обсуждать с ней твою личную жизнь. Я, честно говоря, не думала, что это произойдет так быстро, – призналась она. – Ты, наверное, считаешь меня полной идиоткой?

– Ты говорила, что не хочешь детей от меня.

– Оказывается, хочу, – ответила Галила, сама удивляясь этой мысли.

Смущение на лице Карима сменилось нежностью.

– Я много думал о том, что нам нужен ребенок, но ждал подходящего времени, чтобы поговорить с тобой об этом. Я хотел, чтобы ты сперва научилась мне доверять. Я очень рад, Галила. Так вот почему ты последние дни была сама не своя? Ты думала, я буду против?

Он засмеялся. Это был совсем короткий смешок, но такой счастливый, что Галила почувствовала гордость. Он был сейчас таким милым и теплым, что Галила чуть не влюбилась в него еще больше.

Еще больше? О господи! Да. Она влюбилась в него, поняла Галила с замирающим сердцем. Она низко опустила голову, пряча лицо за упавшими волосами. Какая же она дура! Она строит свой брак на том, чего больше всего боялась, от чего уже настрадалась в детстве – на безответной любви. Любви, которая ужасала ее своей глубиной. Радость от ожидания ребенка смешалась в ее душе с отчаянием. Ведь он предупреждал, что никогда не полюбит ее.

– Я рада, что ты рад, – сказала она, пытаясь выглядеть безмятежной.

– Мне кажется, эта комната становится для меня настолько же счастливой, насколько несчастной была раньше. Она принесла мне уже две счастливые новости. Которые способны затмить самые тяжелые воспоминания.

Он сразу же пожалел о своем замечании, его челюсти сжались, а взгляд был прикован к балконным дверям.

Да, вот такой мужчина ей достался. Он способен открыть душу – но только на секунду, а раскаиваться в этом будет много дней.

– Тебе было всего шесть лет. Неужели ты хорошо его помнишь?

Вместо ответа, Карим обнял ее и легонько прикоснулся губами к ее векам.

– Я предпочитаю хорошие воспоминания. Давай украсим эту комнату еще одним.