Дэни Коллинз - Моя любой ценой [litres]

– Галила, если ты пытаешься меня спровоцировать…

– Я знаю, что это невозможно! Ты ничего не чувствуешь, Карим! Мы оба знаем, что ты не покончишь с собой, если я останусь на несколько дней с твоей матерью. Именно это я и сделаю.

И она запустила телефоном через всю комнату.

– Ее величество разбили свой телефон, – сказал секретарь Кариму на следующее утро. – Мы отправили ей новый. Она будет доступна уже сегодня, я уверен. Тем временем вы можете поддерживать связь с ней через вашу матушку. Есть ряд пунктов на повестке дня, которые мне нужно было обсудить с ней, но, поскольку ее нет, не могли бы вы сами одобрить?

Карим быстро просмотрел их, пропуская каждый второй. Дело не в том, что его не интересовал бюджет женского медицинского центра. Дело в том, что стул напротив него был пустым.

«Мы оба знаем, что ты не покончишь с собой…»

Он заставил себя заниматься делами, подписывать бумаги, отвечать на вопросы, но думал только о ней. Он продолжал примечать разные занятные мелочи, которые хотел бы рассказать ей вечером, и тут же напоминал себе, что не увидит ее сегодня. Не услышит ее мягкий смех, не обнимет ее за плечи просто для того, чтобы почувствовать, как мягкий шелк волос ласкает его кожу.

К тому времени, когда Карим наконец остался один в своем малом кабинете, он впервые в жизни подумал, что ему не помешала бы хорошая порция виски.

В ярости он отдернул штору и посмотрел на балкон. Но впервые за многие годы глаза его памяти увидели там не отца, а стройную и сильную фигуру Галилы.

«Мне лучше прямо сейчас пойти и утопиться».

Неужели он причинил ей такую боль? Поэтому она сбежала? Карим не имел такого намерения. Конечно, невозможно быть добрым для всех, но он, по крайней мере, старался не причинять людям вреда. Галила, с ее чуткой душой и острым умом, была достойна той любви, которую ждала. И она определенно заслужила его уважение, не только разгадав секрет своей матери, но и охраняя его так же скрупулезно, как и он сам. Она даже ему не хотела говорить об этом, а Карим на собственном опыте знал, каким мучительным грузом ложатся на сердце невысказанные семейные тайны.

Он обернулся и посмотрел на златогривого льва, выглядывавшего из-за черной доски с тоскливым вопросом «Где же она?».

Тот же самый вопрос мучил и его. Его подруга была в самом сердце пустыни. Скрытая от посторонних глаз, как золотая львица ее матери. Томящаяся по своему другу, который ждет ее здесь. Любящие и разлученные. Почему?

Он схватил льва, желая запустить им в балконную дверь.

Но вместо этого он взял его с собой в свою пустую спальню.

Галила плавала в бассейне, из которого открывался вид на оазис, когда услышала испуганный голос своей горничной. Она оторвала взгляд от песчаных барханов и пальм и посмотрела на патио.

Карим взял ее халат со стула и жестом отослал горничную.

Галила от неожиданности чуть не захлебнулась.

– Выходи, – сказал Карим, протягивая ей халат. – Нам надо поговорить.

Она помедлила в нерешительности, но затем подплыла к ступенькам и вышла из бассейна. Беременность еще не изменила ее тело, и Карим с желанием и тоской вбирал в себя каждый его изгиб. Вода струйками стекала по ее смуглым плечам, между грудей, по едва наметившемуся животу, по сильным упругим икрам.

Галила хотела спросить, что он здесь делает, но у нее отнялся язык. Она сунула руки в рукава халата и плотно запахнула его. Шелк неприятно лип к мокрой коже.

Карим больше не мог ждать ни минуты. Он даже не дал ей завязать пояс. Он сгреб ее в объятия и положил подбородок на ее мокрую макушку.

– Карим…

– Подожди, – попросил он. – Дай мне почувствовать тебя. Мне нужно осознать, что ты здесь.

– Ты же знал, где я, – сказала Галила неуверенным голосом, не зная, что ей делать – радоваться или защищаться. – Но что ты здесь делаешь?

– Приехал сказать, что мы не должны повторять чужие ошибки.

– Что ты имеешь в виду? Ты очень ясно дал мне понять, что я не дождусь твоей любви, – сказала она дрожащим голосом. Тем более такой глубокой, отчаянной любви, которую испытывал его отец к Намани.

Карим только крепче прижал ее и потерся щекой о ее щеку.

– С того момента, как я увидел тебя, я словно зачарованный.

Она вспомнила тот ночной сад, плеск фонтана и тот момент, незнакомца в тени арки.

– Я тоже, – призналась она.

– Разница в том, что ты смогла принять свою любовь. А я боялся стать уязвимым. Я знал, что не могу себе этого позволить. Я должен был бороться с ней.

– Потому что ты не доверяешь мне, – вырвалась Галила из его объятий. – Мне казалось, что мы стали ближе друг другу, но нет.

– Галила! – потянулся он к ней.

Она вытянула руку, не позволяя ему подойти. Она не хотела принимать его ласки, порожденные чувственностью, но не чувством.

– Я доверяю тебе, – серьезно сказал Карим. – Иначе я бы не позволил тебе остаться здесь. Но я знаю, что ты хранишь наши тайны так же верно, как и я. Если бы я тебе не доверял, я бы не хотел нашего ребенка.

Галила посмотрела на выжженную пустыню – призрак их будущего.

– Я просто не могу жить с тобой и делать вид, что я счастлива, если на самом деле я глубоко несчастна.

– Ты и не будешь счастлива, пока не вернешься ко мне. Мы должны быть вместе.

Галила покачала головой, но Карим не сдавался.

– Я не смогу жить без тебя, Галила, – сказал он голосом, в котором смешались страсть и нежность.

Она посмотрела на него, не желая снова поддаваться надеждам, которые будут растоптаны.

– Ты была права, – продолжал он. – Я не покончу с собой, если ты меня бросишь.

Так и есть. Ее сердце рухнуло.

– Но я поеду за тобой и буду бороться за тебя. Вот я и приехал.

Галиле показалось, что его сильная рука подхватила ее сердце на лету и навсегда забрала себе.

– Вернись домой!

Мучительная судорога пробежала по ее лицу.

– Я хочу, но…

– Я люблю тебя, Галила.

Ее колени ослабли.

Он действительно подхватил ее и прижал к себе так, что она не могла видеть ничего, кроме его лица. Оно было привычно бесстрастным, но Галила, научившаяся читать его как книгу, видела в нем следы тоски и раскаяния. Его темные глаза смотрели, как всегда, строго, но для нее это были распахнутые окна его души, и она видела в них яркий, теплый свет. Свет горячей, преданной любви. Это был такой открытый, искренний взгляд, что у Галилы слезы навернулись на глаза и комок стал в горле.

– Я тоже тебя люблю, – выговорила она. – Очень сильно.

Их губы встретились в поцелуе, таком страстном и глубоком, что она застонала. Он целовал ее, как в первый раз в темном саду дворца Халин. Как будто он отбросил всю сдержанность, державшую его в оковах много лет.

– Карим! – окликнула его мать с террасы. – Веди себя прилично! Ну-ка немедленно идите в свои комнаты.