Шэрон Кендрик - Роковой соблазн

— Моя мама училась на медсестру, — медленно начала она. — Приехав в Лондон, она поняла, что город сильно отличается от фермы, на которой прошло ее детство. Она была очень робкой и наивной, но ее отличала неповторимая внешность.

Знаешь, ирландцы славятся темными волосами и синими глазами…

— Такими, как твои? — мягко спросил Маттео.

Кира покачала головой:

— Что ты, она была куда красивее. Ее беспрестанно приглашали на свидания, а она всем отказывала, предпочитая коротать вечера перед телевизором. Но однажды все же пошла на вечеринку с подругами. Там было шумно, все перепились — мама не любила подобные мероприятия. Она решила уйти, но кто-то…

— Что, Кира? — тихо спросил Маттео, видя, что Кира едва в силах продолжать.

— Кто-то подлил ей в бокал спиртное, — выпалила она с отвращением. — Она проснулась в чьей-то постели, все ее тело болело, а потом… потом она родила меня.

Маттео издал глухой возглас — и Кира решила, что он сейчас в отвращении отвернется от нее, но все произошло совсем иначе, к ее удивлению. Нежно отведя от ее лица упавший локон, он обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Вот ублюдки! — едва слышно произнес он.

Кира покачала головой, ощущая соленый привкус слез.

— Она не знала, сколько мужчин побывали той ночью в постели с ней, — рыдая, произнесла она. — Только сходила в клинику, чтобы удостовериться, что ничем не заразилась, и, разумеется, ей предложили… — Кира умолкла на миг, и по выражению лица Маттео поняла, что можно не продолжать. — Но она отказалась. Она хотела ребенка — меня. В этом она не усомнилась ни на минуту.

Маттео подождал, пока девушка соберется с духом, и вытер пальцами слезы с ее лица.

— Почему ты мне все это рассказываешь, Кира? — спросил он. — И почему именно сейчас?

— Потому что я выросла без отца, и для меня это было данностью, а не выбором. Но я не хочу, чтобы так же точно рос и Сантино. — Голос Киры дрогнул, когда она посмотрела в глаза Маттео и заставила себя продолжать — хотя выражение его лица могло бы напугать и более сильного духом человека. — Маттео, ты… по тебе незаметно, что ты что-либо чувствуешь к своему сыну. — Она сделала глубокий вдох. — Да ты к нему даже ни разу не прикоснулся, словно не выносишь самого его присутствия. Я хочу понять причину.

Маттео выпустил ее руку. Какое право она имеет вот так его допрашивать! Пусть лучше следит за своим поведением, а он начнет общаться с сыном тогда, когда будет готов. Ведь ее откровения вовсе не должны означать, что он тоже должен непременно излить душу. Однако в глазах Киры он видел сострадание — и инстинкт ему подсказал, что в их отношениях не может быть прогресса, если она не поймет, что он за человек.

Неужели у каждого человека есть потайные уголки души, в которых скрыты боль и тьма? Может быть, таким образом природа защищает людей от необходимости снова и снова переживать ужасы прошлого?

— Моя мама умерла в родах, — внезапно ответил он.

Воцарилась пауза. Кира, осознав услышанное, прошептала:

— О, Маттео, это так ужасно.

Он пожал плечами и произнес привычную фразу:

— Недаром говорят, что нельзя тосковать по тому, чего у тебя в жизни никогда не было. У меня было тридцать четыре года, чтобы это в полной мере осознать. Но… — Он замешкался, ожидая, что Кира начнет возражать, но она промолчала. — Такие случаи очень редки, когда женщина умирает, производя на свет ребенка, — выпалил он. — Моей маме просто не повезло.

— Мне так жаль.

— Да, — согласился он. — Никогда прежде в моей жизни не появлялись маленькие дети. Честно говоря, я никогда даже не держал ребенка на руках — но ты права, дело не только в неопытности. — Он стиснул зубы. — Я чувствую себя виноватым.

— В чем? — с изумлением произнесла Кира.

Не сразу Маттео нашел слова. Наконец он произнес:

— Говорят, к собственному ребенку испытываешь любовь с первого взгляда — но этого не случилось со мной, когда я впервые посмотрел на Сантино. Я лишь осмотрел его и убедился, что он выглядит здоровым, но ничего не почувствовал. — Он ударил себя по груди. — И не знаю, смогу ли.

Кира кивнула, взвешивая его слова. Теперь все становилось на свои места — почему он так бушевал, узнав о ребенке и о том, что она скрыла свою беременность. Что, если бы она тоже умерла? Никто бы не знал, кто отец ребенка, — и Сантино бы вырос, так и не узнав родителей.

Встретившись взглядом с Маттео, она уловила в его глазах боль — и ощутила, как сердце ее дрогнуло. Этот могучий и властный мужчина никогда не знал любви матери, не чувствовал тепло ее рук — особенно в самые первые часы после рождения, когда связь матери и ребенка особенно сильна и определяет дальнейшее его существование. Кто дарил любовь и ласку новорожденному малышу, пока остывшее тело его матери провожали в последний путь? Неудивительно, что Маттео не выказал желания сблизиться с маленьким сыном — он просто не знал, как это сделать.

— А твой отец не пытался окружить тебя двойной заботой?

Маттео горько усмехнулся:

— Обычно ты либо выживаешь, либо тонешь. Отец оставил меня на попечение молодых нянюшек, которых, главным образом, затаскивал к себе в кровать — а потом они уходили. Либо их увольняла очередная приемная мамочка. Но сколько бы женщин ни побывало у него в постели, отец так и не оправился от потери матери. Никто не смог восполнить эту утрату.

Кира не могла отвести глаз от его ожесточенного лица. Винил ли его отец за трагическую случайность — и было ли это причиной их холодных отношений? Винил ли Маттео отца за тщетные попытки подыскать себе новую жену? А каждая новая мамочка, наверное, постоянно помнила, что мальчик — ожившая тень той, с кем они не могли соперничать. А между тем ему нужны были понимание и любовь — хотя он и не признавал ни того ни другого. Кира коснулась его напряженной руки — но под ее пальцами перекатывались литые мышцы. Она принялась массировать его предплечья.

— Так что мы будем делать теперь, Маттео? — тихо спросила она.

Он отстранился, точно давая понять, что такие решения принимаются без эмоций.

— А что ты хочешь?

Кира поняла, что он готов к переговорам — что наверняка происходило не так часто в плане отношений. А их связывали именно отношения — как-то незаметно эта связь переросла во взаимную осторожность, боль и нелегкое знакомство. Сейчас они могут двигаться дальше — но только если он позволит полюбить себя, а она осмелится это сделать, ничего не требуя взамен. Нельзя ведь потребовать от него любви к сыну — но можно надеяться, что со временем он этому научится. Также нельзя потребовать любви к себе.

— Меня устроит любой вариант, — прошептала она. — Если только мы будем вместе — ты, я и Сантино.